Информационная война между Украиной и Россией: игра структур

Наивно полагать, что информационная война представляет собой столкновение двух полярных идеологий. Подобно тому, как физическая война в двадцать первом веке является гибридной, то есть содержит в себе гражданские, межэтнические и межгосударственные элементы, подобно тому, как неототалитаризм принимает диффузные и плохо считываемые формы, информационная война – также гибридна, латентна и фрагментарна, она имеет множество модулей активности, которые запускаются поочередно и в комбинациях. То есть, это гибкая сетевая структура идеологий, которые не столько приписываются сверху, сколько вырастают из самих глубин коллективного бессознательного, превращая людей из самостоятельных индивидов в носителей дискурсов. Поэтому и цензура на такой войне, как правило, имеет формы самоцензуры, добровольного «зашивания» и транслируется не сверху вниз, а снизу вверх, включая такие пути, как виртуальный террор и электронный фашизм. Изобличители идеологий ошибаются, полагая, что достаточно содрать символические покровы лжи и обнаружить за ними олигархические интересы властей, дабы исцелить человека. Но не все так наивно. Эти символические матрицы не просто скрывают реальность, они вырастают из самой ее почвы – в нашем случае из истории российско-украинских отношений, и бороться с информационной войной надо не романтической оппозиции, а циничному психоаналитику, способному «расшивать» сознания, не опасаясь остракизма со стороны больного общества.

Как психоаналитик культуры и человек, прошедший курс «саморасшивания» от идеологии Майдана, могу сказать, что выходить из символического поля – это больно. Поэтому у людей, которые крепко впаяны в матрицы, попытки диагноста проникнуть в трещины информационных коконов вызывают агрессию. Сейчас я попытаюсь набросать структуры матрицы этих коконов, очертив основные символические позиции украинцев и россиян в этой войне, условно разделив их на группы. Обобщая и применяя политический психоанализ, я могу выделить три круга идентичностей: консервативную, либеральную и радикальную.

Консервативную представляют собой большинство населения России и пророссийская часть населения Украины, которая сейчас либо физически уничтожается правительством и вооруженным и силами собственной страны, либо полностью маргинализирована и трепещет в страхе, пряча по углам свои георгиевские ленточки и русские православные кресты. Украинский медиа-дискурс изобрел для нее определение «ватники». Итак, чего же хотят «ватники»? Эти люди условно делятся на носителей ностальгической «советской» идентичности(«левых») и носителей малороссийской монархической идеи («правых»). В первом случае речь идет о восстановлении федеративной модели СССР и архетипа «дружбы народов». Во втором – о вхождении восточной или шире Украины в «имперское» (в позитивном и переносном) смысле слова пространство «единой России». У «левым» тяготеет значительная часть ополчения, «правые» нередко представлены русскими добровольцами на Донбассе и называют себя «националисты»: сочетание в одном батальоне красного флага и знамени Александра Невского при всей внешней противоречивости воспринимается, как одно «символическое поле» «русского мира», вообще, наличие подобных «узаконенных» парадоксов является типичным симптомом любой идеологии.

Двигаемся дальше.

Либералы. Их идеология, что в России, что в Украине имеет не меньше (если не больше) легитимных противоречий, главное из которых состоит в том, что либералы против того, чтобы людей били, но, если бьют не либерала, то пожалуйста. Эта категория людей возлагала на меня большие надежды как на «поэта украинской революции» и весьма болезненно пережила мой уход из дискурса. На сегодняшний день мне кажется, что либерализм – наиболее «фашизоидная» из всех идеологий, потому что она – по-американски тотальна, спонсируема и содержит колоссальный внутренний экстремизм, применяя на территории травмированных зон (я имею в виду Украину и Россию) двойные стандарты шоковой терапии. Двойственность, маскирующая лицемерие либерализма, состоит в том, что последний активно использует правых радикалов для поддержки свободного рынка. В России либералы составляют пока еще закрытую субкультуру, которая не имеет поддержки у «ваты» (то есть обычного населения, наивные черты которого собственная оппозиция смешивает с грязью, доходя до откровенно фашистского к нему отношения как к «биомусору»). В Украине либералы представлены носителями идей раннего «(студенческого») Майдана, которые либо подчинились перехватившим у них протест радикалам («национал-либералы»), либо вступили в противоречие с последними («левые либералы»). В отличие от русских либералов (которых они очень не любят, впрочем, как и всё «русское» на Украине сейчас) украинские либералы – менее однородны. Национал-либералы молчаливо одобряют откровенный неонацизм в украинском обществе, для приличия только ритуально осуждая языковой вопрос., но опасаясь поднимать проблему виновности украинской власти в войне, объявляя источником последней «русского агрессора». Левые либералы – более категоричны, к ним примыкает часть религиозных либералов: они выступают за мультикультурализм и многополярное общество, называя себя «неолибералами», то есть обновленными. Суть обновления, очевидно, состоит в попытке отчасти принять «левые» антиглобалистские и антиамериканские идеи под дружное скандирование украинских националистов: «Леваки – дерьмо» (узаконенный лозунг на отечественных баннерах). Но даже левые либералы не готовы к к диалогу с Донбассом и Россией без символической доминанты на идею «агрессора» и «сепаратистов». Они ограничиваются культурной сферой и «толерантными полуправдами» (по меткому выражению украинского писателя Романа Скибы) внутри гуманитарных споров «за всё хорошее».

Мы подходим к самому страшному для Украины полю – радикалам. Их сила удваивается, потому что их гласно и негласно поддерживает власть. Это псы войны. Идентичность радикала, как это ни парадоксально звучит, — менее всего подвержена самоцензуре, потому что она не имеет трещин и сомнений. Таких людей ни в чем нельзя переубедить, они обладают своей имманентной и довольно честной жестокой логикой, цинично защищая «необходимость» создания в стране моноэтнического государства с чисткой всех инакомыслящих и подчинением (на сегодня уже утопическим) «ватного» Донбасса. Это не исключает готовности части из них работать на любого олигарха, который заплатит деньги. Но радикалы, подкормленные властью и ею же доведенные до отчаяния (их утилизируют на войне) выходят из-под контроля и хотят правой диктатуры. В этом состоит один из ключевых моментов нынешнего «майдана» в Украине, который продвигает два проекта: или новый национал-либерализм американского заказа (синдром «Михо»), или откровенный радикальный реванш («Азов», «Свобода», Правый сектор). Это прозвучит очень по-марксистски, но я думаю, что трагедия радикалов состоит не в том, что они хотят национальной однородности, а в том, что западный мир породил их на Украине как следствие классовых противоречий свободного рынка, к которому не приспособилась часть бедных людей.

Подобные же радикальные структуры сейчас появились и в России, которая попыталась создать своеобразный противовес «бандеровской» Украине. Русские радикалы – кривое зеркало украинских. Их объединяют общие цели (раскол между Украиной и Россией), общие средства (дегуманизация противника путем создания его стереотипов в сознании населения) и, подозреваю, что общие заокеанские спонсоры, внедренные в наши страны и заинтересованные в фрагментации славянского мира. Создается эффект смыкающихся тисков, когда крайности работают друг на друга и на олигархат. Русские радикалы (в отличие от русских консерваторов) придерживаются откровенно изоляционистской позиции: окончательно оградить Россию от Украины, представив последнюю как лепрозорий неонацизма и минимизировать потери России на украинском направлении, ограничив приток добровольцев на Донбасс и приток украинских миротворцев в Россию, которые могут изменить шаблоны массового сознания.

В радикальном идеологическом поле должны быть два ключевых мифа: «свои» и «чужие». Те и другие необходимы для солидаризации и выполняют свои четкие ролевые функции. Ничто так не угрожает националистическому порядку, как символическая «смерть» врага. Утрата возможности наслаждаться непристойной глупостью противника означает появление «не идентифицируемого» − Третьего, травматического избытка, трещины, мешающей ране срастись. Его надо убрать любой ценой, ибо он составляет пробел в матрице. Поэтом в Россию свободно (под дружный смех умных консерваторов) приезжают откровенные украинские фанатики режима и выступают на центральных каналах в роли «кастрюль». Сопротивление этому со стороны радикалов носит чисто ритуальный характер, как и в случае с русскими либералами Ксении Собчак. Моя мысль доказывает то, что, пока я была в ролевой игре «поэтом майдана» и волонтером, я ездила в Россию спокойно, но стоило мне стать диссидентом в Украине, русские радикалы начали в социальных сетях активную компанию за запрещение въезда. Так появились фейки о моим запредельных богатствах в РФ, о бизнесе там и о том, что я самостоятельно внесла себя на «Миротворец» ради поездок в Россию.

Показательно, что с российскими радикалами-изоляционистами вступили в противоречие отдельные антифашистские силы донбасского ополчения левой или «советской» идентичности (известно негативное мнение о них Захара Прилепина), которые заинтересованы в помощи пророссийской Украине и которым изоляционисты подсознательно пытаются внушить, что «они тоже незаконны» и «их там нет», потому что война в Украине – «только гражданская», а также консервативные центристские силы администрации президента РФ, заинтересованные в Минских соглашениях и восстановлении диалога Украины и России. Именно последние силы еще удерживают радикалов на хрупком маргинесе. Есть мнение, что, если в России будет подготовлен патриотический Майдан, именно радикалы одержат в нем победу, подмяв под себя либеральную оппозицию, как и было с Украиной. Естественно, что наивные либералы об этом ничего не желают слышать. Исход всего этого может быть следующим: в случае победы радикалов, которые перехватят у либералов инициативу, первые испугаются результатов содеянного и побегут «каяться» обратно к консерваторам, реванш которых будет злорадным и беспощадным («а мы же вам говорили»). Для Украины это уже назревающая реальность, для России пока только – одна из драматичных возможных перспектив на далекое будущее.

Евгения Бильченко