БЖ. О соборности: наболевшее

Мне мои оппоненты с другой стороны злорадно сказали, что я не достойна русского мира, что я должна медленно умереть от рук киевских радикалов, что я ищу какие-то русские гранты и что они хотят, чтобы в/на Украине был нацизм, потому что мы его заслужили, особенно я. Я оказалась не поэтом, а каким-то адским боевиком. Это - ложь. Я помню, что я делала и чего нет: я ничего не спрятала из своего прошлого от вас, мои дорогие русские.

Русские и украинцы.

В общем, я в день поэзии после восьминедельной аскезы в четырех стенах осмелилась выйти к вам в эфир, потому что меня переполняла любовь. Я не спала, я так волновалась, я с трепетом к вам выходила. Любовь к вам и к русской поэзии переполняла меня. В результате я откатилась в депрессии на несколько уровней назад и сейчас я еле пишу на гидозепаме, я его буду много пить, сегодня я сдалась, сходила к врачу и выпросила рецепт.

Я деморализирована полностью. Полностью - это уход в себя и невозможность никаких активных действий. Так плохо мне не было даже от поста за 18 января и от гнусного судилища на работе. Там я ощущала себя солдатом. Сейчас я ощущаю себя раздавленным насекомым. Меня посещают темные подозрения: а вдруг я имею дело с... одним и тем же бидоном?

Работать в таком состоянии я не могу. Они этого хотели... Как будто черная туча орущих ртов разрушает то, что держит меня за шкирку в самых рискованных ситуациях: веру в метафизику щедрой, великодушной и мужественной русской души. В моем русском мире толпа не растерзывает упавшего, не добивает покаявшегося, не травит хором слабую, нервную, хотя и отчаянную, женщину. В мире С14 - да. В русском мире - нет. Они ещё написали, что в России - расистски правильные лекции в университетах: это провокационный подарок украинским наци, я работаю с русскими научными коллегами, украинцы, это - ложь, расизм в России уголовно наказуем.

Русские патриоты сказали мне, что не хотят, чтобы я боролась с фашизмом в Украине. Пусть типа будет. Они не хотят, чтобы я русским людям читала русские стихи. Вот именно это и пугает: я не представляю, чтобы наши прадеды, советские солдаты, не хотели бы освобождать Прагу и Берлин, потому что "наскакали - жрите". Я же просила их не о помощи, а о прощении, добром слове или, на худой конец, о забвении меня. Больше мне ничего не надо, чтобы творить и бороться. Даже, чтобы умирать за землю русскую, важно это доброе слово или тактичное молчание.

Двойная травля - то, чего так страстно хотели мои украинские гонители: чтобы травля была с обеих сторон, чтобы одна толпа меня оплевывала за прошлое, а другая - за настоящее, и меня бы перебрасывали, как мячик-труп от одной истерически визжащей стенки до другой. Украинские хулители повесили на меня ярлык: "Предателей нигде не любят", - и солидаризировались с русскими обидчиками. "Чемодан, вокзал, Россия" против "Чемодан, вокзал, Украина": от меня остался один вокзал, от сердца - драный чемодан.

Я не в обиде на русских преследователей: я все равно считаю их своими, я наивно верю, что ими руководит адская травма и они не знают меня лично. Если человек не верит в христианского Бога, он имеет языческое право не прощать и злорадствовать. Тут, как говорится, этика и ум - бессильны. Меня пугает иное: что русские патриоты невольно тактически объединились с нашими радикальными националистами, как будто вслепую ими руководит та же западная сила раскалывания земли русской с двух сторон. Мой друг, чье имя нельзя произносить, назвал это "двухходовкой". Я не виню русских патриотов, они не понимают, что ими водят враги России, водят незаметно для них самих.

Я ни в коем случае не отрекаюсь от своего прошлого, но и лишних грехов не возьму: это гордыня. Я ни в коем случае не обеляю себя, но и очернять не позволю. Я больше не буду каяться в сетях, я уже это сделала в реальности и доказала жизнью. Я просто по пунктам напишу, что остаётся во мне, несмотря на последний удар, нанесенный мне второй стороной и оказавшийся фатальным для меня:

1. Я продолжаю верить в великую, исполненную очей милосердия и доблести, русскую душу, ее Логос, ее Софию и ее метафизику. Иначе зачем моя жертва?

2. Я продолжаю призывать вас к соборности земли русской. К любви и соборности.

3. Я ручаюсь, что мой разрыв с прошлым - окончательный и перешёл точку невозврата.

4. Я ощущаю себя русским поэтом и не могу не творить русскую поэзию для русских душ. При этом моя поэзия открыта всем народам мира и глубоко интернациональна.

5. Я продолжаю считать наши народы - русский и украинский - братьями.

6. Ничто не заставит меня извиняться перед украинским режимом.

7. Ничто не заставит меня поддерживать навальнят: противник моего противника мне не союзник, нет.

8. Ничто не заставит меня русофобить и украинофобить. Не для того поэзия русская воспитывает своих сыновей и дочерей. Да, я не святая, но я верю, что некоторые не попадут в ад. Я верю в метанойю.

9. Я не отождествляю группу не прощающих меня людей с Россией вообще и с русскими - только не подумайте!

Ад мне устроили свои. Гетто в Украине - это не ад. Здесь у меня война и вера, греющее и рвущееся отчаяние. Ад - это непрощение своих. Ад - это бессилие и энтропия. Передайте мое последнее важное послание на эту тему всем, кто имеет уши меня слышать и имеет сердце мне верить, родня!

Я люблю вас.