Новости

Царевна и крестьянка: скрещение судеб

В один и тот же 1899-й год от Рождества Христова разрешились от бремени Государыня Александра Фёдоровна и тверская крестьянка Анна Андрианова. Императрица – в июне, Анна Андрианова – спустя три недели – в июле. Царица – в Петергофе, в дворцовой опочивальне; Анна – в деревне Марьино Тверской губернии, в деревенской избе.

 

Обе они ждали сыновей: Государыня – наследника престола Российской империи, Анна – работника в семью, мужичка. Обеих постигло разочарование, – на свет явились девочки, крепкие и здоровые: великая княжна Мария и крестьянка Дуняша.

 

Помощь сайту Сбербанк: 4274 3200 6835 7089

 

 

Рождение царской дочери было ознаменовано пальбой из пушек, праздничным фейерверком и Манифестом о прибавлении в августейшей семье.

Рождение Дуняши, моей бабушки, прошло незамеченным. Да и мало ли младенцев народилось в тот год в крестьянской России?! Обычное дело для большинства простых семей. Прабабушка Анна в старости уж и не помнила, сколько родила ребятишек – то ли одиннадцать, то ли двенадцать… Вот трёхлетку Васеньку вспоминала с грустью – уж какой плясун был! – но и ему, как и пятерым его братьям и сестрам, не судьба была дожить до взрослых лет…

Крестили Дуняшу в старинной и красивой церкви во имя Ильи Пророка, что в соседнем селе Селихове. Седобородый священник, свершая таинство крещения, трижды окунул кричащего младенца в святую купель.

«Церемониал о Святом крещении Ея Императорского Высочества Великой Княжны Марии Николаевны», изданный в Санкт-Петербурге на русском и французском языках и высочайше утвержденный, отличался красотой и помпезностью. Крестили новорожденную царевну, нареченную в честь библейской Марии-Магдалины (день Ангела великой княжны всегда будет праздноваться в июле), в церкви Большого Петергофского дворца. Младенца-княжну везли в парадной золочёной карете, запряжённой цугом шестеркой лошадей, в сопровождении великих княгинь и князей, принцев и посланников иностранных дворов. И пятьсот молодых фрейлин в алых, расшитых золотом бархатных платьях со шлейфами, шествовали за каретой с августейшим младенцем. При пении «Тебя Бога хвалим» колокольный перезвон сменился пушечным салютом…

 

Правда, торжество омрачилось одним происшествием: крестильная рубашечка великой княжны, перешедшей ей по наследству от отца-императора, таинственным образом исчезла в тот же день, и разыскать её, как ни старались, не смогли… А вот крестильная рубашка Дуняши счастливо сбереглась.

 

Тот достопамятный год, когда обе девочки появились на свет, стал для России поистине знаковым: исполнялось сто лет со дня рождения Александра Пушкина.

Царевна и крестьянка. Почти по Пушкину.

По всей Российской империи воздвигались новые памятники поэту, открывались пушкинские выставки и библиотеки, издавались собрания сочинений, шли благотворительные концерты. Самым торжественным стал день 26 мая 1899 года: «Я сердцем и умом участвую в празднестве, в котором в тот знаменательный день сливается вся Россия!» Так приветствовал почитателей русского гения император Николай II.

Но вернемся в июньские дни, когда только-только отгремели пушкинские торжества, а в царской семье праздновали рождение дочери. Вслушаемся в голоса августейших особ.

 

 

 

 

Государь Николай II:

«Господь даровал нам третью дочь – Марию, которая родилась в 12.10 благополучно! Ночью Аликс почти не спала, а утром боли стали сильнее. Слава Богу, что всё окончилось довольно скоро! Весь день моя душка чувствовала себя хорошо и сама кормила детку». (Петергоф. 14 июня 1899 года).

 

Великая княгиня Ксения Александровна, сестра Государя:

«Какое счастье, что всё кончилось благополучно, наступил конец томительного ожидания, но какое разочарование, что не сын… Бедная Аликс! Но для неё лично радость одинаковая – сын или дочь!» (Борт яхты «Царевна». 14 июня 1899 года).

 

Великий князь Георгий Александрович – брату Николаю II:

«От всего сердца поздравляю тебя и Аликс с новой семейной радостью – рождением третьей дочери… Мне ужасно досадно и жалко, что до сих пор не пришлось увидеть ваших дочек и познакомиться с ними, но что же делать! Значит, не судьба и на всё воля Божия!» (Грузия. Абас-Туман. 15 июня 1899 года).

 

Из дневника великого князя Константина Константиновича:

«Среди дня вышел манифест с объявлением о смерти наследника (Великого князя Георгия Александровича. – Л.Ч.). В том же манифесте значилось: "Отныне, доколе Господу не угодно благословить нас рождением сына, ближайшее право наследования Всероссийского Престола… принадлежит Любезнейшему Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу"». (Стрельна. 28 июня 1899 года).

 

Королева Великобритании Виктория, бабушка императрицы – Николаю II:

«Я очень рада, что дорогая Алики так быстро пришла в себя после родов, но сожалею, что это третья подряд девочка. Знаю, что с большей радостью страна приветствовала бы наследника вместо дочери». (Виндзорский замок. 2 июля 1899 года).

 

Государь Николай II – королеве Великобритании Виктории:

«Рад сказать, что Аликс и бэби чувствуют себя хорошо и весь день проводят на балконе. С самого дня рождения нашей малютки стоит великолепная погода, я не припомню такой жары у нас на севере». (Петергоф. 8 июля 1899 года).

 

Благодаря этому посланию в далёкую Англию знаю, что тёплые солнечные деньки стояли и в тверской деревушке Марьино, радуя Петра Андрианова, отца новорожденной Дуняши, тем, что успеет к сроку запасти сено.

 

И вновь вслушаемся в царское письмо.

Государь Николай II – супруге Александре Фёдоровне:

«Я меньше всего смею жаловаться, имея такое счастье здесь на земле, обладая таким сокровищем, как ты, моя возлюбленная Аликс, и уже тремя маленькими херувимами. От всей души я благодарю Бога за все Его благодеяния. Дав мне тебя, Он дал мне райскую, лёгкую и счастливую жизнь». (Петергоф. 10 июля 1899 года).

Конечно же, мой крестьянский прадед Пётр не говорил столь возвышенных слов жене Анне. Но, верно, припас ей какой-то гостинец или одарил за рождение дочери цветастым набивным платком.

Голосов из прошлого моей семьи не расслышать. Не писали мои предки писем (хоть и владели грамотой), разве что посылали родичам в города или в соседние деревни открыточки на Пасху; не ведали и такой барской затеи, как вести дневники. Единственным свидетельством о рождении младенца Евдокии стала запись в церковной книге сельца Селихова.

У Дуняши было своё деревенское детство, – свои заботы, забавы и радости: учёба в церковно-приходской школе, праздничные гуляния на Рождество, Масленицу и Троицу, поездки с отцом на ярмарки. Став постарше, помогала матери: то корову подоить, то задать корм овцам, то понянчить младшую сестрёнку Клаву.

Пётр Ильич Андрианов, отец, валял лучшие по всей округе валенки, и для любимицы-Дуняши наготовил их впрок, – всем на загляденье, чтобы не мёрзли зимой дочкины ножки.

 

Овечья шерсть да химикаты, нужные в валяльном производстве, сделали своё чёрное дело: прадед Пётр заболел астмой, да в пятьдесят и умер. По невероятному совпадению такой же земной срок был отпущен и последнему российскому царю…

 

Бездельников в крестьянской семье не было, и юная Дуняша, лишь выпадала свободная минутка, шла не за околицу гулять с подружками, а забиралась в светёлку, брала в руки крючок и вязала-вязала: кружевные подзоры, салфетки, накидки, прошвы. И всё это кружевное богатство, будущее приданое, копилось в деревянном сундуке до поры-до времени…

В детстве великую княжну Марию Николаевну, как и ее сестёр – старших Ольгу и Татьяну (названных в честь героинь пушкинского «Евгения Онегина»), младшую Анастасию и брата Алексея не баловали. Существовал строгий распорядок дня: ранний подъём, молитва, и – холодная ванна. Затем занятия по чтению, чистописанию, арифметике, Закону Божьему. В программу обучения царских детей входили естественные науки, иностранные языки, танцы, гимнастика, уроки живописи и музыки. Императрица-мать поощряла занятия дочерей рукодельем: вязанием, шитьём, вышивкой, – безделье и праздность почитались в императорской семье большим грехом.

 

Царских дочерей сознательно не приучали к роскоши: жили они по двое в одной комнате,  спали на складных армейских кроватях, покрытых простыми одеялами, украшенными лишь монограммами; рядом – по небольшой тумбочке. На стенах – иконы и фотографии.

 

 

Среди сестёр маленькая Мария отличалась особой любовью к отцу-императору. Только научившись ходить, она убегала из детской. Гувернантки и няни с трудом ловила резвую малышку, которая спотыкаясь и падая, мчалась по дворцовым коридорам к кабинету царя с криком: «Хочу к папа́!».

Когда её милый папа́ серьезно заболел, маленькая Мария осыпала поцелуями его портрет.

Великая княжна прекрасно вышивала, рисовала и играла на рояле. Была веселой, сильной и красивой девочкой со светло-русыми волосами. При Дворе находили, что она похожа на ангелочка, будто сошедшего с картины Боттичелли. Сохранились её словесные портреты. Вот Софья Офросимова, фрейлина императрицы, восторженно пишет о Марии:

«Её смело можно назвать русской красавицей. Высокая, полная, с соболиными бровями, с ярким румянцем на открытом русском лице, она особенно мила русскому сердцу... Она весела и жива, но ещё не проснулась для жизни; в ней, верно, таятся необъятные силы настоящей русской женщины».

Фрейлине вторит и генерал-майор Михаил Дитерикс. (В Первую мировую он – начальник штаба 3-й армии. А в январе 1919-го по назначению Колчака, как истинный монархист, Дитерикс возглавил Комиссию по расследованию расстрела царской семьи. В эмиграции генерал написал книгу «Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале».)

Итак, его воспоминания:

«Великая княжна Мария Николаевна была самая красивая, типично русская, добродушная, весёлая, с ровным характером, приветливая девушка. Она умела и любила поговорить с каждым, в особенности с простым человеком. Во время прогулок в парке вечно она, бывало, заводила разговоры с солдатами охраны, расспрашивала их и прекрасно помнила, у кого как звать жену, сколько ребятишек, сколько земли…».

За простоту Марии сестры, а затем и брат, часто звали ее «Машкой». А её огромные тёмно-синие глаза – «Машкиными блюдцами».

Она была влюбчивой девочкой. В первый раз Мария влюбилась, когда ей исполнилось одиннадцать. Уцелело письмо императрицы–матери, в коем Александра Фёдоровна утешает дочь и советует ей не грустить и не думать о «нём» постоянно. Кто был тот «избранник»? – уже не узнать.

Повзрослев, – шел юбилейный романовский 1913-й, – великая княжна познакомилась с морским офицером, старшим лейтенантом Николаем Деменковым, – он служил на одном из миноносцев, охранявших царскую яхту «Штандарт». Мария умоляла августейшего отца разрешить встречаться с милым её сердцу Николаем, и подчас в шутку подписывалась в письмах отцу, как «госпожа Деменкова».

Старшие сёстры беззлобно подсмеивались над любимицей-«Машкой». Великая княжна Ольга Николаевна, серьёзная и рассудительная, записала однажды в дневнике: « Назавтра Аня (Вырубова) приглашает к себе пить чай <…> Деменкова и всех нас. Мария, само собой, на седьмом небе от счастья! Николай Д. стоит на часах. Мария громко шумит и отчаянно вопит с балкона». А в другой записи, упоминая, что сестра встретила у церкви лейтенанта Деменкова, заключает: «Мари, конечно, радуется, как мопс».

А вот и сама великая княжна Мария поверяет сердечные чувства дневнику:

«Деменкова, конечно, моего душки, не было»; «Гуляли очень удачно. Н.Д. был дежурный, и мы с ним мило беседовали через окно»;

Николай II с сочувствием относился к увлечению дочери: «Рад за тебя, что Н.Д. остался в Царском Селе…».

 

Знакомство было недолгим: вскоре разразилась Первая мировая, и Николай Деменков ушел на фронт. Перед отправкой Мария подарила ему шёлковую рубашку, сшитую ею собственноручно. Той рубашке суждено было стать счастливым оберегом: любовь царской дочери уберегла лейтенанта от вражеских пуль и клинков.

 

Николай Деменков, намного пережив великую княжну, скончался в мирном пятидесятом в Париже, где упокоился на русском кладбище Сент-Женевьев-де Буа...

До конца своих дней, как святыню, он хранил рубашку, сшитую для него великой княжной Марией и единственную открытку от неё, чудом полученную им из Тобольска.

…В день объявления войны пятнадцатилетняя Мария горько рыдала: как в одночасье Германия и её кайзер Вильгельм II, добрый и любимый «дядя Вилли», стали врагами России?! На фронт отправился 9-й драгунский «Её Императорского Высочества Великой Княжны Марии Николаевны» полк, шефом которого она была.

Великая княжна Мария не осталась безучастной к народным бедствиям. Вместе с матерью и старшими сестрами Ольгой и Татьяной, ставшими в Царскосельском госпитале настоящими сёстрами милосердия, она посещала раненых солдат и офицеров. В силу юного возраста ей дозволялось лишь готовить бинты для перевязок да шить солдатское бельё.

…А Евдокия проводила на войну старшего брата Ивана, и долго-долго, как и вся её семья, ждала от него весточек. В марьинскую избу почтальон принёс горькую весть – сгинул Иван Андрианов где-то в белорусских болотах. Первая мировая исправно сбирала свои жертвы…

Жизнь шла своим чередом. И для Дуняши подоспело время сватовства. Вот уж не ждала она, что суженым станет красавец-молодец, словно сошедший с лубочной картинки, Миша Соколов. Вернулся с войны целёхоньким, не израненным, да ещё с Георгием за храбрость! И былой весёлости не растерял – также залихватски играл на гармошке.

Дуня влюбилась в красавца-соседа со всем пылом юности. В истории их любви чёрной тенью пролегла семейная неприязнь: Андриановы и Соколовы враждовали меж собою подобно шекспировским Монтекки и Капулетти. А всё из-за куска земли, неправедно захваченной, как полагал глава семейства Пётр Андрианов, другим главой – Романом Соколовым.

Несмотря на житейские трудности и препоны, дело шло к свадьбе…

 

 

 

Единственный раз, в памятный октябрьский день 1918 года, когда сельский батюшка произнес заветные слова: «Венчается раба Божия Евдокия рабу Божиему Михаилу…», над головой девятнадцатилетней невесты вознёсся венец, так похожий на царский… Царский венец для августейшего семейства в тот роковой год сменился терновым, мученическим…

 

Из дневника Николая II:

«Дожил до 50 лет, даже самому странно! Погода стояла чудная, как на заказ! В 11 1\ 2 тот же батюшка с диаконом отслужили молебен, что было очень хорошо. Прогулялся с Марией до обеда. Днем посидели час с четвертью в саду, грелись на теплом солнце».

Запись сделана 6 мая 1918 года. И есть в том некая символика: в современном календаре этот день Русская православная церковь празднует как день святого Георгия Победоносца!

Свой юбилей Николай Александрович встретил очень тихо, без пышной службы, приветственных помпезных речей и дорогих подарков. Скромно отметил памятный день вместе с супругой и дочерью Марией. Дочери Ольга, Татьяна, Анастасия и сын Алексей оставались ещё в Тобольске.

Печальная чреда дней рождений царственных узников в 1918-м, как мистический парад планет:

6 мая исполнилось пятьдесят лет императору (хоть и низложенному) Николаю II;

25 мая – сорок шесть – императрице Александре Фёдоровне;

29 мая – двадцать один – великой княжне Татьяне;

5 июня – семнадцать – великой княжне Анастасии;

14 июня – девятнадцать – великой княжне Марии.

Не хватает в скорбном списке цесаревича Алексея: 30 июля ему должно было сравняться четырнадцать. И великой княжне Ольге не довелось 3 ноября отметить своё двадцатитрёхлетие…

Последнее торжество, что весьма скромно прошло в Екатеринбурге 14 июня 1918 года – великой княжне Марии исполнилось девятнадцать!

Николай II записал в дневнике: «Нашей дорогой Марии минуло 19 лет. Погода стояла та же тропическая, 26° в тени, а в комнатах 24°, даже трудно выдержать! Провели тревожную ночь и бодрствовали одетые…».

 

И при таких грустных обстоятельствах великая княжна не растеряла своей весёлости и приветливости, сумев настолько расположить к себе солдат охраны, что один из красноармейцев, Иван Скороходов, передал ей именинный пирог. За что и поплатился, – тотчас был уволен из охранников опальных царских узников!

 

А Марию за «проступок» отчитали старшие сёстры.

В ночь с 16-го на 17-е июля 1918-го в подвале Ипатьевского дома свершилась страшная казнь.

Не стало более на земле императора Николая II, императрицы Александры Фёдоровны, великих княжон: вдумчивой и рассудительной Ольги, мечтательной Татьяны, весёлой Марии, озорной Анастасии и отрока-царевича Алексея… Невольно вспоминается пушкинское:

 

Давно ли тайными судьбами

Нам чаша жизни подана!..

 

А Евдокия Андрианова, ставшая в замужестве Соколовой, продолжала жить.   В семье родились дочери: Женя – в декабре 1919-го и Валя – в феврале 1924-го. Обе выросли, первыми в крестьянской семье получили высшее образование – старшая стала врачом, младшая – учителем. Пережив пять войн и две революции, Евдокия Петровна Соколова мирно почила в Москве на восемьдесят шестом году.

Бабушка была глубоко верующей, знала все молитвы, строго соблюдала посты, исповедовалась и причащалась. Ходила в церковь во имя иконы «Нечаянной Радости», что в начале двадцатого века украсила окраину Москвы – Марьину Рощу, брала с собой на службы маленьких дочерей.

Красный угол в её комнате был сплошь увешан большими старинными иконами в деревянных окладах, пред ними – всегда теплилась лампадка. Каждый вечер она подолгу молилась.

Знала ли бабушка о судьбе царской дочери Марии, молилась ли за неё и за всю убиенную царскую семью? Думаю, да. Хотя в советское время о казни августейших Романовых не принято было говорить.

Но еще при её жизни, в 1981-м, Русской зарубежной церковью семья последнего русского царя будет возведена в сонм праведных мучеников. И только в августе двухтысячного Русская православная церковь торжественно канонизирует семью Николая II в лике страстотерпцев. В их числе – вечно девятнадцатилетнюю Марию, ровесницу моей бабушки Евдокии.

 

Обе они были истинно привержены православной вере. И эта вера, при всём чудовищном различии сословных статусов, удивительным образом роднит великую княжну Марию и крестьянку Евдокию.

 

Верю, обе они – у престола Творца и молятся: святая великая княжна- страстотерпица Мария – за Россию, бабушка Евдокия – за свой род. Внуков, правнуков и незнаемых ею далёких праправнуков.

 

Загрузка...

 

P.S. В подмосковном Чехове, в старинной, ныне музейной усадьбе Лопасня-Зачатьевское, – местные жители именуют её «Пушкинским гнездом», – в родовой церкви Зачатия Святой Праведной Анны есть удивительная реликвия. При входе в храм, где крестили, венчали и отпевали не одно поколение Васильчиковых, Гончаровых, Пушкиных, а в ограде коего – некрополь детей, внуков и правнуков поэта, – под стеклом, в витрине с церковными древностями тускло мерцает пасхальное приветствие с автографами четырёх великих княжон: Ольги, Татьяны, Марии, Анастасии и цесаревича Алексея.

Кому в 1916-м, последнем вольном для царском семьи году, было послано праздничное поздравление, и как оно оказалось в подмосковной Лопасне? Уже не узнать…

На пожелтевшей, тронутой ржавыми пятнами открытке изображён библейский сюжет – Воскресение Христа.

 

Лариса Черкашина