Как Бабель, украинизаторы и московский гость строили свои отношения со сталинским трамваем

Маяковскому и Драйзеру не повезло. Они приехали в Сталино немного рановато, в 1927 году, и не смогли получить редкого удовольствия от местного трамвая, который запустили 15 июня 1928 года. Первому описать его удалось харьковскому литератору-футуристу Александру Полторацкому, приезжавшему летом 1929 года в Донбасс заниматься его украинизацией

 

Помощь сайту Сбербанк: 4274 3200 6835 7089

 

Культура в «бескультурном» Сталино

Ни черта у него с этой затеей, конечно, не вышло. Да и не могло выйти. И если на соляных рудниках под Бахмутом, где обнаружились залежи этнических украинцев, тогдашнюю макулатуру на мове еще с грехом пополам удавалось навязать работягам, то в центральном Донбассе, в Юзовке украинизаторам кричали из зала: «Да говорите же по-русски, ничего ж не понятно!»

Откуда мы это знаем? Да из очерка самого Полторацкого (написан, кстати, с задором и «горением», нынче так уже не пишут) с тонким названием «Донбасс на полпути», который был опубликован тогда же, 90 лет назад, в харьковском украинском журнале «Новое поколение». В описаниях донецких реалий у автора неизменно сквозит растерянность. Что он увидел в городе Сталино? С одной стороны, полное отсутствие нормальных дорог, потоки глины после дождя, крохотные убогие домишки. С другой — возница, который вез их из Макеевки, предупредил: «Та не, это не Сталино, это Юзовка, Сталино — через квартал». И вот там уже — асфальт, дома из шлакобетона (автор пишет «шлякобетон», равно как и «клюба», «металюргия») и — примета нового города — сталинский городской трамвай.

Надо понимать, что в те времена трамвай был знаменем большой культуры, видного города. Но если в Москве, Киеве, Харькове, Одессе, Ленинграде тогда трамвай был обычным делом, то в Сталино он стал символом решительных и больших перемен, индустриального рывка.

В конце пятидесятых, в шестидесятых советские художники часто изображали на картинах летящий в небе самолет обычно с инверсионным следом от него. Примерно то же самое в двадцатых-тридцатых происходило с трамваем. Но Александру Полторацкому, уроженцу «аж» губернского, но к тому времени все еще безтрамвайного Чернигова, надо полагать, было дико видеть, что в донецкой степи, где и дороги-то до конца недоделаны, уже бегает трамвай. Правда, ехидничает Полторацкий, трамвай является для отцов города и приметой культуры, и предметом отчаяния. Дескать, едет трамвай по Первой линии, она же улица Артема, а в домах гаснет свет, ибо «все электрическое одеяло» на себя тянет трамвай.

Виновата, дескать, слабая электростанция. Александр Полторацкий прожил долгую жизнь, скончался в 1971 году, много лет был редактором замечательного киевского журнала «Всэсвит» — «Вселенная» (аналог «Иностранки», только лучше), но с вопросами электроснабжения дал маху. Потому как это трамвай останавливался, потому что ему не хватало электроэнергии, ведь заводы и шахты, новые дома росли опережающими темпами, и энергии иногда не хватало и домам, и трамваю одновременно. А еще в трамваях есть такое устройство, как мотор-генератор. При помощи оного сталинские трамвайщики совершали, ернически говоря, обряд рекуперации, то есть на спусках и наклонных плоскостях отдавали (рекуперировали) электроэнергию в контактную сеть.

Обманутые ожидания писателя Романова

Впрочем, это технические детали, которые не могут затушевать главного — вчерашняя Юзовка сделала гигантский рывок вперед, к культуре, проведя трамвайные линии. И то, как она это делала, вызывало озадаченность не только харьковских футуристов-украинизаторов.

Не без внутреннего неудобства прокатился в тогдашнем сталинском трамвае московский прозаик Пантелеймон Романов. Спросите, кто это? И будете правы. Сегодня имя его прочно забыто, а тогда оно соперничало с самыми громкими в Союзе. Романов, кажется, не раз навещал Сталино. Возможно, еще в дореволюционной Юзовке бывал. Хотя, конечно, если бы бывал, знал бы, что у нее был статус местечка. Впрочем, ему слово.

 

В 1935 году Романов написал в очерке: «Еду в Сталино. Бывшая слобода Юзовка. Я ожидал найти здесь прежний провинциальный трамвай с одним вагончиком, куда садятся человека три, и он, ныряя и кланяясь, по неровным рельсам, как по ухабам, невесело бежит вперед. Останавливается на разъездах и при унылом молчании пассажиров ждет встречного. Но меня встречает обычный московский трамвай в два вагона, где найти место довольно трудно. Трудно найти в Сталино признаки бывшей слободы. Асфальт, трамваи, автомобили и на перекрестке милиционер, регулирующий движение».

 

 

Донбасс как Мекка когнитивного диссонанса

Тут, товарищи, вот в чем дело. Все приезжавшие в Сталино ждали Юзовки, грязи и бескультурья. Не станем приукрашивать — действительно, все это было в наличии. И до середины пятидесятых — в количестве преизрядном. Но трамвай, как мы уже говорили, воплощал в себе не просто транспортное средство, но философию культурной, упорядоченной, разложенной по полочкам жизни. Но при все том гости шахтерской столицы попадали в яму когнитивного диссонанса. Дабы понятней разъяснить, приведем еще одно свидетельство.

Известный педагог Александра Катаева-Венгер в 30-х, в детские свои годы, с родителями жила в Сталино. Она вспоминала: «Главный город Донбасса назывался тогда Сталино, и это тоже вызывало восторг и как бы усиливало ощущение причастности. Жители города — во всяком случае те девчонки и мальчишки, с которыми мне приходилось сталкиваться, — гордились этим. Полагаю, что гордились и взрослые. Потому что любовь к Сталину была в те годы неистовой, фанатичной, прямо-таки кликушеской».

Eстественным дополнением к этому восторгу прилагаются новые дома из шлакоблока и ровнехонький асфальт. Но! Тут же вам глиняные реки и невероятное количество сажи, копоти, угольной пыли. Напомню, только в Сталино с Макеевкой в то время насчитывалось до 660 терриконов.

Катаева-Венгер в своих воспоминаниях о Сталино тридцатых поверх рассказа об имени города добавляет: «Главной проблемой был уголь. Уголь накладывал отпечаток на все — на окружающую зелень, на лица людей; всюду, даже в самом Сталино, высились терриконы, в воздухе стояла угольная пыль. Мы выходили из дому в чистом платье, свежими, умытыми, а возвращались черными в буквальном смысле слова».

 

Вот тут-то на неподготовленных харьковцев, москвичей, киевлян нагло и вылетал донецкий трамвай. Как по мне, лучше всего визуально передано это в финале фильма «Раба любви». И находились люди, которым нравилось ездить в сталинском трамвае, которые любили степь, туман, ветерок и бескомпромиссную жесткость трамвайных скамеек. И, как писал родившийся на Берестовско-Богодуховском руднике поэт Дмитрий Кедрин: «Профиль юности бессмертной промелькнет в окне трамвая».

Но соль этих поездок оставляла след и в прозе.

Ехали в трамвае Северов и Бабель

В середине тридцатых в родной город вернулся с Дальнего Востока бывший моряк, начинающий писатель Петр Северов. И надо было такому случиться, что летом 1935 года он свел здесь знакомство с Исааком Бабелем, который приезжал собирать материал для своего донбасского романа «Коля Топуз» (увы, замысел реализовать не удалось). Северов и Бабель катались на трамвае по городу, ездили на нем, например, на «Новосмоляниновский рудник».

В позднейшей повести Северов описал это так.

«Мы стояли на трамвайной остановке, когда, громыхая и сыпля искрами, подкатил вагон с надписью на маршрутной доске «Смолянка — город».

— Может, вместо кино проехаться на Смолянку?— с усмешкой спросил Бабель. — Жаль, далековато…

И вдруг встрепенулся:

— А что, если вот так, сели и поехали?..

Он легко вскочил на площадку, я за ним, вагон тотчас тронулся, и к нашему удовольствию почти все места в нем были свободны. Присаживаясь к окошку, он сказал:

— Путешествие особенно интересно, если оно неожиданно.

— А на Смолянку мы сегодня не собирались.

Он тихо засмеялся.

— Я и веду об этом разговор: нет, не собирались! Вот и прекрасно! Ну, ей-богу же, здорово, а?!

На стрелках и поворотах вагон швыряло и мотало, будто баркас в шторм, и Бабель несколько раз привставал и оглядывался на вагоновожатого то растерянно, то одобрительно приговаривая:

— Ас!.. Ну, право, это ас! Кажется, он уже сошел с рельсов и шпарит прямо по степи!»

И закругляется рассказ махоньким светлячком остановки на Смолянке (некогда сугубо шахтерский поселок Донецка):

 

 

«Сыпля заливистыми звонами и празднично сверкая огнями, к нам быстро мчался вагон трамвая. В огромном развороте степного лунного пейзажа он казался живым и веселым, этот быстро бегущий мирок электрических огоньков».

Штука от рождения практическая, он был романтичным, этот сталинский трамвай — электрический символ рождения того уникального явления, что нам известно под коротким и звучным именем Донецк.

Олег Измайлов