КИТАЙСКИЙ ПУШКИН КАК ЗЕРКАЛО ПОБЕДЫ

Между критическим отношением к советской версии и нивелированием положительной роли СССР лежит огромная пропасть

Здесь и кроется разгадка посмертного исчезновения советского народа. Плезиозавр, плескавшийся в море там, где ныне раскинулась Аравийская пустыня, сгорает в моторе японской «Хонды». Жизнь шахтера-стахановца тикает в бриллиантовых часах «Картье» или пенится в бутылке «Дом Периньон», распиваемой на Рублевском шоссе.

Виктор Пелевин. «Македонская критика французской мысли»

В Шанхае стоит памятник Александру Сергеевичу Пушкину. Это третья его инкарнация, и пока самая устойчивая. Первый памятник поставили в 1937 году, но его уничтожили японцы. Второй установили в 1947-м, но он погиб в вихре Культурной революции. Третий вариант появился на волне смягчения советско-китайских отношений при Горбачеве и стоит до сих пор. Казалось бы, речь идет об изображении давно умершего человека, не имеющего отношения к коллизиям современности. Но даже такие образцы культурного наследия зачастую становятся заметным фактором в политической борьбе, которую политкорректно называют исторической политикой. А это наглядно демонстрирует и изменчивость оценок, и влияние конъюнктуры, и устойчивое сопротивление подобным влияниям – ведь памятник все же стоит.

Я вспоминаю эту пелевинскую историю, когда каждую весну в российском информационном пространстве вспыхивают волны борьбы против «победобесия». Так же, как и в истории с «китайским» Пушкиным, многим хочется убрать раздражающую реальность, задвинуть подальше, изменить формат дискуссии о советской истории. Под прицельным огнем оказалась сама концепция восприятия результатов Второй мировой войны – и это отнюдь не сводится к сомнительному идеологическому противостоянию современной России и условного Запада.

Итак, попробуем посмотреть на проблему с высоты полета дрона. Руководитель Центра изучения культурной памяти и символической политики Европейского университета Алексей Миллер считает, что текущая атака на советскую концепцию победы над нацизмом стала следствием принятия в Евросоюз ряда центрально- и восточноевропейских государств. Они принесли в историческую политику объединенной Европы специфические способы легитимации своего существования на обломках стран народной демократии – постоянное обвинение предыдущих режимов во всех текущих проблемах и ассоциацию с националистическими антисоветскими силами.

Поскольку главным патроном этих режимов была Москва, со временем усилился и огонь по ней – так как одних ссылок на проклятое местное прошлое уже не хватало. Объединенная Европа, историческая политика которой строилась на сглаживании противоречий в истории отношений Франции и Германии, уступила этому напору, что привело к войнам исторической памяти и попыткам прямо уравнять СССР с Третим Рейхом – как двух одинаковых виновников Второй мировой войны и главных военных преступников.

Простая схема  – однако, она выставляет правящие элиты Западной Европы и США в качестве пассивных наблюдателей, игнорируя их экономические и политические интересы, анализ которых не имеет ничего общего с конспирологией. Давайте попытаемся понять объективную причину неприятия советского подхода к победе над нацизмом. Для этого стоит кратко напомнить, о каких зонах обстрела идет речь. Это уравнивание СССР и Третьего Рейха («концепция двух тоталитаризмов»), обвинения Красной Армии в совершении военных преступлений в Европе (от изнасилований до репрессий против разнообразных местных «борцов за свободу»), развенчание «мифов» о поддержке просоветского партизанского движения.

Одним из новых пунктов атаки стало приписывание СССР вины за Холокост – хотя нельзя сказать, что подобных попыток не было ранее. В этом аспекте меня поразила аргументация Карела Беркхофа, который в своей книге  «Жатва отчаяния. Жизнь и смерть на Украине под нацистской властью» обвиняет советскую сторону в массовых убийствах евреев по следующим причинам: 1) была создана культура доносов, что привело к быстрой выдаче евреев нацистам; 2) наличие просоветских партизан вынуждало немцев действовать, а результатом стали массовые убийства евреев; и 3) советские власти заставили рыть противотанковые укрепления, которые потом использовали для захоронения жертв.

Более очевидным и простым примером трансляции этих пропагандистских штампов является медийная деятельность белорусской нобелевской лауреатки. Светлана Алексиевич является прекрасным примером еще и потому, что она очевидный эпигон – человек, который схватывает на лету тенденцию, которую хотят видеть от нее, схватывает то, что будет выгодно продаваться. При этом ее позиция всегда является пропагандистской – а, следовательно, поверхностной и противоречивой. Алексиевич часто переходит границу дозволенного – к примеру, в своем свежем интервью она прямо заявляет: «у нас вместо одного фашизма пришел другой». И эти переходы любопытны именно тем, что демонстрируют, куда дует ветер, и какую именно версию нашего прошлого хотят сделать стандартной ведущие капиталистические державы.

Увы, это та самая версия, в которой СССР никогда не побеждал Третий Рейх и не спасал узников лагерей смерти, где СССР постоянно совершал военные преступления, и оккупировал, а не освобождал восточноевропейские страны, играя, таким образом, негативную роль во Второй мировой войне. На сегодня ей противостоит битая-перебитая советская версия Победы, несколько раз корректировавшаяся пропагандой – сначала со Сталиным во главе Красной Армии, потом просто с советским народом-победителем. Согласно этой концепции СССР принес свободу в страны Центральной и Восточной Европы, заплатив за это многочисленными жизнями красноармейцев.

Да, мы знаем, что советская концепция – это тоже результат идеологической работы. Автор книги «Поздний сталинизм» Евгений Добренко подробно пишет о том, как в 1946-м году Сталин и его идеологические работники правили общий подход к воспроизводству образа Победы, смещая акценты и изменяя реальную значимость различных факторов. Но между критическим отношением к советской версии и нивелированием положительной роли СССР лежит огромная пропасть. А исторический ревизионизм, который исповедуют критики «победобесия», несет за собой вполне конкретные цели, куда более серьезные, чем геополитическая возня в парадигме «Россия-Запад».

Большинство современных академических исследователей полагает, что победа Советского Союза создала саму советскую идентичность. И те, кто ведет огонь по образу Победы, метит именно в коллективное социальное наследие советской эпохи, объединяющее жителей всех постсоветских стран, включая украинцев и россиян. Дело не столько в коммеморативных практиках, названиях улиц и площадей, в учебниках или памятниках. Нет – вопрос стоит именно о вычеркивании самой возможности иного развития, иного формата общества. Опыт СССР и победа над Третьим Рейхом показали, что страна без рыночной экономики, без аристократии, без капиталистов может победить перворазрядную капиталистическую европейскую державу. Что рабочие и крестьяне способны сокрушить военную машину, во главе которой стоят потомственные кастовые военные, эталонные представители правящего класса Европы.

Такая реальность не укладывается в идеологический мейнстрим современного глобального капитализма. С точки зрения рыночных элит, этого просто не должно быть – ведь сама возможность такой победы подрывает тезисы о безальтернативности существующего сегодня мироустройства.

Поэтому стоит ожидать, что ярость атаки на советское прошлое, попытки оспорить победу над нацизмом, будут нарастать. И долг каждого честного человека состоит в том, чтобы осознавать причины происходящего, публично сопротивляясь давлению погромщиков и ревизионистов

Борьба будет тяжелой – но нужно помнить, что памятник Пушкину каждый раз восстанавливали.

Леонид Грук