Middle президент для Middle демократии

Смесь либеральных политических фантазий власти и социалистических по сути настроений общества неизбежно порождает неразрешимые конфликты при попытке решить даже самую рутинную проблему. И порождает политические образы, трудно совместимые с реальностью. Но в то же время неожиданно создает и верные ассоциации.

Президент Владимир Зеленский попал на обложку американского еженедельника Time. Надпись под фотографией – The Man in the Middle – переводить и трактовать можно по-разному. И многозначность, в общем-то, правильная: Middle президент для Middle демократии – это по-европейски нормально.

Но ведь он был вначале из ряда вон выходящий – Large-президент, даже XL-президент. Все-таки 73% поддержки. Для Middle демократии – это уже не совсем нормально. Правда, за несколько месяцев он вошел в европейскую норму. Но, судя по всему, он в этой норме вряд ли долго удержится – совсем скоро будет уже Small. Но, движение от Middle к Small – это тоже нормально для Middle демократии, если не очень быстро двигаться.

Кризис представительства

Проблема только в том, что уже и на Западе никто не отрицает тот факт, что демократия во всем мире находится под угрозой. Люди сомневаются, что демократия работает на них, или что она работает должным образом. Выборы, похоже, уже не дают реальных результатов. Они лишь усугубляют существующие политические и социальные разногласия в обществе. Кризис демократии – это по сути кризис представительства. Если же быть более точным, то отсутствие представительства, как такового.

Соединенные Штаты, как бы давний оплот мировой демократии, переживают настоящий конституционный кризис якобы из-за того, что президента избрало меньшинство избирателей. А он с момента своего избрания как бы глумится (по мнению американских демократов) над демократическими нормами и верховенством закона.

В Британии же, где на 12 декабря запланированы всеобщие выборы, две основные партии и их лидеры становятся все менее привлекательными для избирателей. Единственная альтернатива – либерал-демократы. Доверия в Британии заслуживают лишь некоторые региональные партии: Шотландская национальная партия, партия Уэльса и юнионисты из Северной Ирландии.

А в Германии практически исчерпавшая себя т.н. «большая коалиция» стала уже растущим источником разочарования. По мнению многих комментаторов, сегодняшняя демократическая ситуация аналогична той, которая была в Европе в пресловутые межвоенные годы.

Однако очевидно и различие: тот кризис демократии был связан с бедствием Великой депрессии, а сегодняшний кризис демократии наступил во время высокого (как его ни оценивай) уровня занятости и  относительного высокого уровня потребления.

Многие люди сегодня испытывают чувство нестабильности, и реакция общества на нынешний кризис не может быть простым повторением того, что случалось раньше. Раньше демократическое управление неоднократно подвергалось изменениям, включая различные формы общественного представительства.

Видение Нового курса президента США Франклина Рузвельта, например, включало в себя корпоративистские элементы, контроль над ценами, которые должны были обсуждать профсоюзы и промышленные организации. Но выборы (и псевдовыборы) в этот период породили диктатуру не только в Европе. В континентальной Европе и Японии демократия была в значительной степени навязана вследствие военного поражения. Правила были установлены извне.

Когда президент Макрон использовал сильные выражения, чтобы охарактеризовать ЕС как стоящий «на краю пропасти», а НАТО как переживающий смерть мозга, он был прав. При президенте Трампе США и НАТО больше не способны к стратегическому мышлению и не желают защищать трансатлантические интересы. Но Макрон именно тот президент, который вопреки всему (и разжигаемым общественным протестам в т.ч.) пытается выйти на Lardge-президента.

Послевоенный порядок подвергался критике за то, что он не допускал никакого подлинного демократического выбора. Потому западные политологи заговорили о повсеместной демобилизации. Немецкие же интеллектуалы пришли к выводу, что голосование вообще не имеет значения, поскольку современность – это правление умеренных сдержанных лиц от имени неподвижной, т.н. «летаргократии». Большинство же людей считают себя потребителями, производителями, гражданами. Современные технологии могли бы здесь помочь. Конечно, важно продумать, на основе каких решений мы перейдем на новые, более прямые методы обсуждения и голосования.

Но современная Middle демократия (в т.ч. и в Украине) по сути утратила главную функцию – связь и контроль общества. Никакие опросы не могут этого обеспечить, поскольку они недостоверны. Middle демократия не способна на данном этапе проводить необходимые изменения во власти (и обществе) – в соответствии с требованиями времени.

Демократическая процедура пока может менять правящих лиц, но она не может изменить ничего в системе. Так, Дональд Трамп не может, как обещал, высушить вашингтонское болото, хотя избиратели именно для этого его и выбрали. Президент Украины не может ничего изменить в системе, выстроенной Порошенко, хотя подавляющее число граждан ее отвергает. И так везде.

В известном смысле Зеленскому можно разве что по-человечески посочувствовать. Ведь многие от него еще чего-то ждут. Хотя ждут напрасно. Вся его деятельность – это найти оправдание (объяснение) тому, что он не делает. Да и Порошенко не мог ничего важного изменить в выстроенной для него нашими друзьями системе. И практически ему позволяли заниматься только религией и языком – второстепенными для его патронов вопросами. Итог понятный – превращение второстепенных вопросов в главные лишило его последних призрачных шансов.

Глобализованный откос

В истории можно следовать со всеми остановками, а можно - транзитом. Не сразу и скажешь, по какому графику двигаться лучше, поскольку это зависит сугубо от внутренней мотивации, от того, до какой исторической станции вы хотели бы взять билет. Все же какие-то станции нам хотелось бы проехать без остановки…

Хочется говорить о развитии. Но, увы, не для всякого процесса это слово подходит по смыслу. Сегодня невозможно говорить о развитии не только страны Украина, но и любой другой страны (США, Германии, Франции и пр.) поскольку никакого развития там не происходит, кроме развития кризиса. Когда мы говорим о развитии кризиса, то он, конечно, как-то развивается. Можно даже увидеть в этом некий – будущий - прогресс.  

Но сегодня, что бы мы ни рассматривали, это все будет исключительно проявлением распада, поскольку это главное, что происходит с глобализованным капиталистическим миром. И слово «развитие» (как и слово «прогресс») пристроить в любую формулу речи становится невозможно. Даже НТР остановлено. Вчера еще можно было говорить и о развитии, и о прогрессе, но сегодня в общепринятых экономических и социальных категориях об этом говорить просто смешно.

Даже если мы такие принципиальные оптимисты и предполагаем, что поезд истории непременно движется по рельсам прогресса и демократии. А природа непременно движется по рельсам эволюции. Никак иначе. Пусть даже периодически поезд истории сходит с воображаемых рельс. Как сейчас, например, когда вагоны с пассажирами, думающими, что они мчатся в прекрасное капиталистическое будущее, на самом деле летят под капиталистический откос. То ли рельсы прогресса закончились, то ли закончилось наше воображение о воображаемом процессе. Дальше следовать транзитом у нас уже не получится. Или новые рельсы как-то нужно прокладывать, или воображение свое перенастраивать.

Локомотив и проект переустройства

С воображением, видимо, проще будет, чем с рельсами. За последние тридцать лет мы его капитально перенастраивали дважды: в самом начале, (когда вместо светлого коммунистического будущего легко согласились ехать в светлое капиталистическое настоящее); второй - когда сделали вынужденную остановку на оранжевом полустанке, приняв его чуть ли ни за конечную станцию истории.

Когда никаких проблем, кроме рассматривания собственного пупка, уже не остается. Причем, ехать мы решили (или за нас решили – а мы согласились) как бы совсем независимо, отцепившись от всех других вагонов. А заодно и от локомотива. Но ехать без локомотива как-то не очень получается. Стоим себе на полустанке и распеваем песни. Мы ведь певучий народ. Но, оказывается, кроме песен нам еще нужен и великий проект мироустройства.

Мы искренне поверили в то, что деньги не только сами по себе делают деньги, но и делают все, что на них можно купить. Никакой реальной экономики не нужно. Разве что где-нибудь в Китае. А так во всем прогрессивном, демократическом мире уже давно настал сплошной постмодернизм. И нам туда в постмодернизм надо срочно. Уже тридцать лет нужно. Вот только деньги и там некстати стали куда-то исчезать. Вместо денег сплошные долги. В истории уже такое бывало, когда ростовщикам удавалось опутывать долгами целые государства. Но выход из такого тупика находили самый простой: ростовщиков в лучшем случае просто гнали в шею.

Мы все же как-то привыкли ощущать свою причастность к чему-то великому, небывалому. И после того, как мы выпали из великого СССР, не прочь были бы попасть в великий (по численности хотя бы и ВВП) и богатенький Евросоюз. Да все никак. Вот только теперь неплохо было бы определиться и с будущим самой Европы. И с НАТО. А проблемы там нарисовались совсем непростые.

Человеческий социум (и жизнь вообще) существует, как известно, вопреки Второму закону термодинамики. А самоорганизация и усложнение социума возможны только в случае противостояния каких-то силовых полюсов. Хотя бы «тупоконечники против остроконечников». Как у Свифта.

Распад СССР начался с ослабления противостояния, с конвергенции и политики детанта. И это был глобальный процесс роста энтропии в полном соответствии с законами термодинамики. К тому же возникла волна перехлеста, когда начавшийся распад Запада накладывается на незавершившийся еще распад СССР. Ведь распад не прекратился после известного банного акта в Беловежской пуще. Взаимодействие этих двух различных по природе процессов распада будет определять нашу действительность в ближайшие годы.

Совершенно очевидно, что любая глобализованная система (вне зависимости от того, кто оказался бы на ее вершине) перешла бы через очень короткое время в состояние распада. Просто мы никогда еще не сталкивались с глобализованной системой – единым экономическим кластером. И впервые наблюдаем его распад.

Как только возникнет новый мировой проект – сразу же сложится и мировой антипроект. Вполне возможно, что антипроект снова будет в каком-то материальном смысле успешнее проекта новой парадигмы. Но даже в антипроекте новая парадигма займет ведущее место. Снова появится возможность «длинных» проектов типа космического, и снова возникнут условия для того, что мы называем техническим прогрессом.

Капитализм, быстро пустивший на руинах СССР дикие побеги, на первый взгляд действительно был выгоден Западу не только в материальном смысле как дикий рынок, позволивший Западу отсрочить острую фазу кризиса почти на два десятилетия. Выгоден еще и в идеологическом смысле, поскольку он представлял дело таким образом, что это была победа концептуального либерального капитализма (где якобы правит невидимая рука рынка) над концепцией плановой экономики.

Но главный бонус (материальный и идейный) состоял на первый взгляд в том, что все дорогостоящие социальные программы, созданные на Западе под давлением социальных программ СССР, можно было упразднить. Дескать, кризис на дворе. И это сворачивание социальных программ началось с периферии, но дошло уже до самого золотого центра. Но при более пристальном рассмотрении стало понятно, что кризис, рассматриваемый как победа Запада в «холодной войне», на этом радостном факте останавливаться не собирается.

Напротив, он только набирает обороты. Но, справедливости ради, следует отметить, что это происходит не только от жадности и глупости банкинга (это лишь субъективный фактор, усиливающий остроту кризиса), но существует и объективная составляющая. Суть ее в том, что в случае гипотетической победы в «холодной войне» СССР (а такой шанс теоретически существовал) сегодня, несомненно, происходил бы распад глобализованного под иной концепцией мира.

Но барьер, разделявший две системы – даже при создание глобального рынка и единого мирового кластера (единой технологической зоны) --  отнюдь не рухнул. Он только был слегка подкорректирован и несколько усложнен. Бывшая зона влияния СССР в Центральной Европе превратилась (несмотря на формальное членство бывших стран Варшавского договора в ЕС) в своеобразную буферную зону. Именно в этой зоне резко закончился кредитный рай.

Затем кредитная «халява» закончилась в странах Южной Европы. И только затем она стала угасать в Северной Европе. И какую бы ассоциацию с Евросоюзом Украина ни сотворила (пусть даже получила бы там формальное членство), никакой «халявы» для нее уже не будет, поскольку она в Европе закончилась навсегда. Запад в целом и Европа - в частности за три десятилетия кредитного рая проели свое будущее неизвестно на сколько лет вперед. Может быть, навсегда.

Потому ничего для себя, кроме дополнительных обязательств (и дополнительных насосов по откачке на Запад реальных материальных ресурсов), Украина не получит. Да и украинская элита там скорее потеряет. Об этом свидетельствует и исторический, и самый свежий, сегодняшний опыт элит, оторвавшихся от своей страны и оказавшихся в заложниках на Западе. Это печальный опыт, когда отнимаются деньги, свобода, а то и жизнь. Гарантию элите может обеспечить только собственный народ. Если посчитает нужным.

Александр ЛЕОНТЬЕВ