Новости

Наполеон и поляки

Технология эксплуатации национальной энергии.

 

Почему у Наполеона Бонапарта получилось завоевать любовь поляков и остаться в истории благодетелем их страны, тогда как другие крупные деятели (российские правители) не смогли этого достичь, хотя давали Польше новые земли, экономический рост и свободы?

Почти в любой польской картинной галерее можно встретить замечательные полотна, рисунки или скульптурные изображения наполеоновских улан и их подвигов. От живописи с атакой польской лёгкой кавалерии в битве при Самосьерре (1808) невозможно отвести глаз. В картинах запечатлены энергия и напор поляков, только знающий историю человек не может не спросить себя в такой момент очарования: что же польские солдаты делают в Испании, как они объясняют происходящее там себе самим и почему Наполеон так и не захотел восстановить Польшу? Разве поляки не были достаточно преданными?

В истории было два других правителя, захотевших восстановить Польшу. Первым из них был российский император Александр I. Вторым — глава СССР Иосиф Сталин. Они сделали всё по-разному, однако получили сходный отрицательный результат: никто не выражает им благодарности и нет их культа в польском обществе. А полотна, восхваляющие Наполеона как благодетеля Польши, и само восприятие его именно как такового существуют и ныне.

Царь Александр в 1815 г. дал Польше конституцию и сделал её частью империи с собственными, особыми войсками. Царство Польское было таким образом чем-то вроде восстановленного польского королевства прошлого, просто на его троне сидел российский монарх. Полномочия наместника ограничивались местной властью, среди ветвей которой имелась и представительная. Казалось бы, в условиях Европы после наполеоновских войн, Священного союза и диктата монархического консерватизма чего ещё можно было хотеть? И не было ли это наилучшим из возможного, ценностью, которую следовало беречь?

Финал истории известен. В 1830 году Польша восстала. Стремление обрести независимость понятно, отсутствие рациональности — ещё более. Восстание могло быть подавлено и было подавлено. Конституция и прочие прелести от милости-хитрости Александра I улетучились. Следующий император Николай I был в ярости из-за случившегося, ему даже мерещилось польское покушение, и его отношение даже к польским фамилиям стало не очень-то дружелюбным. О неблагодарности поляков тогда в дворянской России говорили так же много, как сами поляки говорили об утраченной свободе.

Сталин пошёл дальше. Он стремился создать этнически однородную Польшу. Решение национального вопроса было частью стратегии революции, которую руководитель СССР не отбросил. Наконец, он стремился создать союзника из полной недоверия нации, хотя и перенёсшей ужасы фашистской оккупации. Для этого были решены важнейшие для развития Польши задачи. Речь не только о социально-экономическом переустройстве государства, обеспечившем Польше экономический подъём 1950–1960-х годов, речь об изменении границ страны. Она приобрела выход к Балтийскому морю: Данциг навсегда стал Гданьском. Взамен белорусских и украинских земель Польша обрела Силезию. Немецкое население здесь было заменено на польское. Изменения значительные.

Силезия была очень ценным приобретением. За неё король Пруссии Фридрих II Великий вёл две войны с австрийскими Габсбургами (1740–1742, 1744–1745), а потом Семилетнюю войну (1756–1763). Это была промышленно развитая область. По своему значению для Германии она равнялась лишь Рейнской индустриальной зоне. Когда в конце Второй мировой войны союзная авиация разбомбила этот район, министр вооружения нацистов Альберт Шпеер доложил Адольфу Гитлеру: война проиграна. И этот регион Европы был тоже передан Польше, лишь бы только там оценили заботу советского руководства.

Восточный военный блок был назван Варшавским договором, чтобы поднять значение Польши в международном плане и на почве союза, доверия и уважения скрепить отношения с Россией. Во время внутренних кризисов в новой, послевоенной Польше СССР старался не вмешиваться силовым образом. И не вмешивался. Был период неплохих отношений. Ныне многим польским обывателям трудно понять, что страна не была оккупирована русскими (в этом уверяет официальная националистическая пропаганда), она имела свою администрацию и собственные проблемы. Она развивалась, и её великие достижения в искусстве не были результатом оккупации, исчезнувшим вместе с ней. А ведь были достижения и в других областях.

Более того, Польша 1950–1970-х годов была более независимой, чем нынешняя Польша, которой командуют из Вашингтона как хотят. Польша имела тогда свой проект развития, и развитие шло. Без индустриального чуда не было бы рабочего движения и победы профсоюза «Солидарность» со всеми дурными последствиями для индустриального проекта в экономике. Нахождение страны в составе Российской империи способствовало развитию промышленности, так как местным производителям был открыт огромный рынок. Мог ли Наполеон с его поощрением экспансии французских фабрикантов дать герцогству Варшавскому хоть шанс на такое развитие? Но всё это оказывается неважным.

Всё это многими забыто, и польские экскурсоводы любят напоминать туристам из России об «оккупации 1945–1990 годов». Это, конечно, миф. Но этот миф, эта вновь и вновь произрастающая обида на русских, если не сказать более, вовсе не случайны. Такой обиды на Наполеона нет. Неужели владычество Франции не было оккупацией? А полное подчинение французской внешней политике, с отправкой тысяч солдат из Польши в Испанию? Не помнится, чтобы Александр I или Николай I до восстания 1830 года в Варшаве как-то использовали солдат из Польши. Не считали в России их достаточно надёжными.

Почему в одних случаях благодеяния вызывают гнев и обиду, а в других — благодеяния неполные, во многом символические (отрицать помощь Наполеона полякам и создание Герцогства Варшавского было бы глупо) рождают добрую память, культ героев и восторги? Нет ли здесь какого-то польского или совсем не польского, а стандартного национального секрета?

Не погружаясь в тонкости теорий политической экономии, макросоциологии, культурологии и социальной психологии, ответ на эти вопросы получить можно. Он кроется в сравнительном анализе русской политики в отношении Польши с наполеоновским подходом. Не стоит думать, будто бы император французов плохо понимал поляков. Не стоит считать и его нелестные высказывания об их выветренности порождением французского шовинизма. Оценка поляков Наполеоном строилась на солидном опыте, полученном им во время Великой французской революции на Корсике и в Италии, а также и во время Египетского похода (1798–1801). Этот опыт касался не какой-нибудь ментальности, к которой обожают отсылать современные профессора, не имея ответов на хитроумные вопросы жизни.

Наполеон, быть может, посмеялся бы над современными поверхностными рассуждениям о менталитете поляков. Он знал: существуют законы, по воле которых народы стремятся стать нациями — обрести своё государство, а затем бороться за его усиление и разрешение. Стремление это даёт огромную энергию, тогда как достижение цели оборачивается против благодетелей, сколь бы те ни были щедры, дружелюбны и честны. Восстанови Наполеон Польшу в её более-менее широких границах, спустя какое-то время там стали бы говорить о французской оккупации, о навязывании им товаров из Франции, о том, что Наполеон обманул, что-то не дал, что французы не хотят воевать за Польшу и вообще плохие союзники. Всё это зазвучало бы, естественно, в условиях сохранения империи французов.

Воссоздать Польшу и отойти в сторону, дав ей абсолютную самостоятельность, в том числе экономическую, Наполеон не мог. Это было не только неудобно в дипломатическом плане, так как осложняло отношения с Россией или мешало заключить мир с ней в 1812 году или позднее, это было бы контрпродуктивно и в плане пользования ресурсами Герцогства Варшавского. Зато Наполеон прекрасно сознавал, какую энергию польского народа, шляхты и горожан в основной массе он осёдлывает и как ею пользоваться, не давая процессу перейти в новую фазу, завершиться в форме воссоздания польского государства (тем более с присоединением промышленных районов и выхода к морю).

Французского лидера вело не какое-то особое знание особенного польского духа, а чутьё в отношении народов — понимание механизмов выделения их энергии. Она была ему нужна. Он брал её, и она помогала Франции, позднее дав основание польским национальным мифам. А поддайся Наполеон уговорам польской знати, сделай он всё, о чём та его просила, он утратил бы контроль над этой энергией народа. Со временем же она могла обратиться против него.

Край польский был к 1813 году совсем разорён. Возвращаясь в то время из России в Париж, Наполеон сетовал на это и говорил своему спутнику Арману де Коленкуру, что хорошо было бы опереться теперь на эту область и получить тут новые силы. Однако ресурсы были выбраны, войска, какие можно было собрать, уже сгинули в минувшей кампании. Сгинул на дорогах России целый польский корпус. Энергия польского духа была использована настолько, насколько это было возможно. Настало время национального мифотворчества.

Василий Колташов