После Сочи: какое будущее ждет российско-белорусские отношения

Итоги встречи президентов России и Беларуси в Сочи снова поставили в центр общественного обсуждения в обеих странах вопрос о будущем российско-белорусских отношений. На первый взгляд, складывается впечатление, что белорусская «многовекторность» окончательно сломалась, а ведь именно этот внешнеполитический курс официального Минска был, пожалуй, главным источником напряженности в отношениях с Москвой и тормозом на пути белорусско-российской интеграции. Однако действия белорусской власти не позволяют спешить с выводами об окончательной и бесповоротной ориентации Беларуси на Россию.

Сегодня Запад как будто собственными руками загоняет Беларусь в объятия Москвы. Санкции, отказ от диалога с белорусским руководством, скандальные демарши вроде перевешивания флагов во время чемпионата по хоккею в Риге — все это не оставляет Минску выбора. Наконец, воздушная блокада Беларуси создала немыслимую еще две недели назад ситуацию, когда Россия оказывается для республики единственным окном во внешний мир.

Все это, казалось бы, создает предпосылки для того, чтобы сдвинуть интеграционный процесс между двумя странами с мертвой точки. В конце концов, ничто не объединяет лучше, чем противостояние общему врагу, и если Минск и Москва не смогли сформулировать позитивную повестку двустороннего сближения в «мирные» времена, так пусть это сделает хотя бы внешняя угроза.

Однако есть основания думать, что даже в нынешних уникальных обстоятельствах отношения Беларуси и России так и не смогут выйти на новый уровень.

Встреча Владимира Путина и Александра Лукашенко в Сочи 28 мая прошла в традиционном формате: за закрытыми дверями и без каких-либо публичных заявлений, что само по себе указывало на отсутствие прорывных решений.

Фундаментальной проблемой белорусско-российских отношений остается крайне ревнивое отношение белорусского правящего класса к идее белорусского суверенитета, который возведен в своеобразный культ и самодовлеющую ценность. Такой подход вынуждает белорусских политиков рассматривать интеграцию с Россией сквозь призму угрозы потери и ограничения этого священного и незыблемого суверенитета.

Это неудивительно.

В глазах белорусского правящего класса, как и любых других постсоветских элит, Россия — это бывшая метрополия, а метрополия всегда находится на подозрении в реваншистских и имперских настроениях, направленных на «возвращение» отколовшихся окраин.

Ситуация усугубляется объективным неравенством Беларуси и России. Разница географических, демографических, экономических масштабов двух стран такова, что их интеграция практически неизбежно будет восприниматься как та или иная форма подчинения Минска Москве, пусть и в обмен на определенные и даже весьма существенные льготы и преференции.

Собственно, пресловутая белорусская многовекторность основывалась именно на стремлении избежать чрезмерного сближения с Россией, по возможности ослабить ее гравитацию за счет как наращивания связей с западными соседями, так и углубления культурной дистанции между белорусами и русскими.

Сегодня, когда многовекторность провалилась и, более того, стала источником угроз для правящего режима, проблема недопущения угрозы «поглощения» Россией стоит перед белорусским руководством как никогда остро.

Неслучайно накануне переговоров с Владимиром Путиным 28 мая Александр Лукашенко вновь говорил о том, что Беларусь и Россия выстраивают отношения исключительно как суверенные государства, и что поглощение Беларуси не нужно самой России, поскольку создаст ей ненужную «головную боль» и станет «подарком для американцев и коллективного Запада».

Еще более красноречив в своем интервью российскому изданию «Коммерсант» был министр иностранных дел Владимир Макей, заявивший о том, что курс на многовекторность остается неизменным, а фактический разрыв отношений с Западом произошел целиком и полностью по вине последнего и воспринимается в Минске с сожалением.

Заявления главы белорусского МИД недвусмысленно говорят о том, что в Минске все еще не оставили надежд на возвращение прежнего «оттепельного» формата в отношениях с Западом, пусть даже на более низком уровне, а значит, и тактика затягивания интеграционных процессов с Россией будет продолжена.

Впрочем, в немалой степени такой политике Минска способствует и позиция самой Москвы. Вопреки расхожим стереотипам, политика РФ на постсоветском пространстве вовсе не является имперской и реваншистской, а скорее направлена на поддержание сложившегося после распада СССР статус-кво.

Более того, отношения с бывшими союзными республиками рассматриваются Москвой в значительной степени сквозь призму ее отношений с Западом. Россия стремится не столько реинтегрировать постсоветское пространство, сколько не допустить на нем усиления западного влияния.

Во многом этой логикой объясняются и действия Москвы, воспринимаемые на Западе как «агрессивные».

Признание независимости Абхазии и Южной Осетии или присоединение Крыма стали возможными только после радикального западного крена Грузии и Украины.

При этом Россия придерживается логики тех административных границ, которые сложились в советский период. Те же Абхазия и Южная Осетия уже были автономиями в рамках советской Грузии, а Крым был частью РСФСР до 1954 года. А вот ДНР и ЛНР, не имевшие какой-либо субъектности при СССР и с самого начала включенные в состав Украины, так и остаются на правах «отдельных районов Донецкой и Луганской областей».

В эту же логику вписывается и политика Кремля в отношении Беларуси. Союзное государство и иные интеграционные форматы рассматриваются скорее как инструменты удержания Минска от излишнего крена на Запад и вполне удовлетворяют российский правящий класс, пока выполняют эту минимальную функцию.

Всеволод Шимов