Проблема Украины: отставка Суркова — символический жест, ситуация тупиковая

18 февраля с государственной службы ушел помощник президента РФ Владислав Сурков. Событие это не стало неожиданным, поскольку о своем уходе Сурков сообщил за три недели до этого через близкого к нему политолога, директора Центра политической конъюнктуры Алексея Чеснакова. До этого с завидным постоянством отставку Суркова в российских СМИ пророчили почти два года. В последний раз — после встречи в Париже на высшем уровне в формате «Нормандской четверки» в декабре. Неопределенный результат встречи и все, что последовало за ней, стало очередным личным провалом «куратора украинского направления». Встреча оказалась недостаточно подготовлена. В этом и обвинили Суркова.

Заметим еще, что так уж совпало, что Владислав Сурков ушел с государственной службы ровно через год после публикации им в «Независимой газете» программной статьи «Долгое государство Путина». В ней Сурков утверждал, что новая (четвертая по его счету) модель российской государственности за последние полтора десятилетия создана, стабилизирована и ей предстоит долгий век:

«Обрушившись с уровня СССР до уровня РФ, Россия рушиться прекратила, начала восстанавливаться и вернулась к своему естественному и единственно возможному состоянию великой, увеличивающейся и собирающей земли общности народов. Органически сложившаяся модель политического устройства явится эффективным средством выживания и возвышения российской нации на ближайшие не только годы, но и десятилетия, а скорее всего и на весь предстоящий век».

По сравнению с западной, утверждает Сурков, «наша система, как и вообще наше все, смотрится, конечно, не изящнее, зато честнее». Честность эта выражается в том, что «высокое внутреннее напряжение, связанное с удержанием огромных неоднородных пространств, и постоянное пребывание в гуще геополитической борьбы делают военно-полицейские функции государства важнейшими и решающими. Их традиционно не прячут, а наоборот, демонстрируют».

Сурков продолжает:

«Глубинного государства в России нет, оно все на виду, зато есть глубинный народ. Глубинный народ всегда себе на уме, недосягаемый для социологических опросов, агитации, угроз и других способов прямого изучения и воздействия».

Здесь сделаем паузу, подумаем и откроем, что в этом пункте Владислав Сурков через век перекликается с Константином Петровичем Победоносцевым (1827−1907), как-то заметившим, что «Россия — это ледяная пустыня, по которой бродит лихой человек». «Лихой человек» Победоносцева это и есть тот самый «глубинный народ» у Суркова.

Аналогичным образом Сурков вполне сходится с Победоносцевым и в точке критики западной демократии как системы и модели, основанной на нечестности.

Что касается «новой модели» российской государственности с отрицанием «иллюзии выбора» и «военно-полицейскими функциями важнейшими и решающими», то в этом она поразительно напоминает доведенный до логического завершения проект бывшего начальника Московского охранного отделения полковника Сергея Васильевича Зубатова (1864−1917). «Суверенная демократия» основана на имитационных институтах. Зубатов предлагал подобные «передовые институты» создавать, приспосабливая их одновременно под дух времени и самодержавия.

Но вернемся от этих общих замечаний к основной теме — главной деятельности Суркова за последние семь лет. Вслед за своей отставкой уже в качестве «бывшего помощника президента» Владислав Сурков выступил с интервью на «Актуальном комментарии», где он в свойственной ему манере объяснил случившееся с ним. Как он, Владислав Сурков, стал не нужен.

С сентября 2013 года, т. е. момента, когда украинский кризис только намечался, через все его стадии Владислав Сурков в качестве помощника президента курировал этот кризис на всех этапах. Соответственно, и магистральной темой интервью Суркова становится его «деятельность» на этом направлении с предварительным условием «надо как-то не соврать, но и лишнего чего не сказать».

Вот как в этом интервью Сурков расценивает нового президента Украины Владимира Зеленского:

«Во всяком случае, в Париже все приняли его за президента… У него легкость необыкновенная в мыслях».

Сам того, по-видимому, не подозревая, Сурков процитировал из «Ревизора» Н.В. Гоголя:

«И тут же в один вечер, кажется, все написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях».

Выходит, с этой «легкостью необыкновенной в мыслях» Зеленский — это современный Хлестаков. Весьма похоже.

«Сосульку, тряпку приняли за важного человека! Мало того, что пойдешь в посмешище — найдется щелкопер, бумагомарака, в комедию тебя вставит. Вот что обидно! Чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши».

Это, получается, на «95-м квартале». А вот, что происходит из этого же интервью собственно с «мыслями» у самого Суркова:

«В мою голову безостановочно лезут разные мысли — хорошие, плохие, умные, глупые, свои, чужие, очень много, слишком много мыслей. И главное, мысли лезут сами, помимо моего желания. Их наплыв не поддается контролю и регулированию. Их слишком много и все больше, и больше».

Получается, не только у Зеленского, но и у Суркова легкость в мыслях «необыкновенная». Вот что Сурков рассказывает о предмете своего кураторства после семи лет общения:

«Украины нет. Есть украинство. То есть, специфическое расстройство умов. Удивительным образом доведенное до крайних степеней увлечение этнографией. Такое кровавое краеведение. Сумбур вместо государства. Борщ, Бандера, бандура есть. А нации нет. Брошюра „Самостийна Украйна“ есть, а Украины нет. Вопрос только в том, Украины уже нет, или пока еще нет?».

Но возникает законный вопрос, если с одной стороны стоит «четвертая модель российской государственности», а с другой стороны — «сумбур вместо государства», то почему тогда куратор украинского направления российской политики Владислав Юрьевич Сурков так и не смог «упорядочить» этот сумбур «вместо музыки»? Вероятно потому что, как полагает Сурков, это именно сумбур — «борщ, бандера и бандура» оказались не готовы следовать прагматическим схемам, предложенным вторыми Минскими соглашениями.

А мог ли вообще Сурков убедить этот самый, по его словам, «борщ, бандеру и бандуру» посредством привычных закулисных игр с украинским олигархатом? Конкретно — с тем же Ринатом Ахметовым? Ведь Минские соглашения изначально стали рассматриваться в тогдашних правящих кругах в Киеве у президента Порошенко как невыполнимые и как удобное средство, позволяющее использовать паузу в приостановленной горячей стадии конфликта для усиления украинских позиций вообще и украинских вооруженных сил в частности. С другой стороны, одобренные Совбезом ООН вторые Минские соглашения стали средством сдерживания России от военного решения вопроса. Сурков в своем интервью утверждает следующее:

«Принуждение силой к братским отношениям — единственный метод, исторически доказавший эффективность на украинском направлении».

Но вот ведь незадача — именно подобное «принуждение» Минск-2 и сделал невозможным.

В этом отношении западные санкции, как инструмент принуждения для изменения «поведения», не сработали в отношении России. Но санкции стали наказанием и сигналом для других и самой России. «Бойтесь их. В случае военной эскалации санкции могут быть применены в расширенном объеме и новом формате».

Поэтому после короткой эскалации гибридная война против Украины приняла форму, говоря языком военных 19 века, «выставления обеими сторонами обсервационных частей», занявшихся периодической перестрелкой друг по другу и вылазками. Изначально заданный гибридный, а потом и ограниченный характер конфликта не позволяет сокрушить противника и тем самым сделать его неспособным ко всякому дальнейшему сопротивлению. От этого происходит то обстоятельство, что нельзя заставить этого противника выполнить нашу волю. Нельзя и поставить противника в положение более тяжелое, чем жертва, которую мы от него требуем. Ситуация «ни войны, ни мира» позволяет противнику выжидать благоприятного момента и упорствовать. Он сохраняет волю к борьбе.

Между тем, классическая военная стратегия требует:

— вооруженные силы противника должны быть уничтожены, т. е. приведены в состояние, в котором они уже не могут продолжать борьбу;
— территория должна быть завоевана, потому что она может явиться источником новых вооруженных сил;
— воля противника должна быть сломлена, т. е. его правительство и союзники принуждены подписать мир, враждебный народ приведен к покорности. С заключением мира следует считать цель достигнутой и дело войны — исчерпанным.

Между тем, гибридный характер конфликта привел к ситуации, когда ни та, ни другая сторона не в состоянии окончательно лишить своего противника возможности сопротивления. От этого мотивы к заключению мира у обеих сторон то растут, то уменьшаются в зависимости от оценки вероятности будущих успехов и требуемой затраты усилий. Но вопрос о мире от этого ходит по кругу в соответствии с этими нерешительными колебаниями.

Нельзя назвать Суркова ответственным за такое положение дел. Стратегию свертывания конфликта с Западом из-за Украины в июле 2014 года продвигал тот же Евгений Примаков. Очевидно другое. При избранной стратегии Минска-2, отвергающей в основе своей классические стратегемы войны, «договориться» со своими визави с враждебной стороны о «мире» Сурков никак не мог.

А можно ли откорректировать неисполнимый Минск так, чтобы сделать его исполнимым? Вслед за последней парижской встречей последовало нерешительное предположение канцлера Германии Ангелы Меркель, что Минские соглашения можно как-то изменить. Идея «переписать» последние Минские соглашения от февраля 2015 года была в очередной и в который уже раз с «энтузиазмом» встречена в части властных (мининдел Пристайко), экспертных и медийных кругов в Киеве без понимания или признания того простого факта, что за «переписывание» надо будет «платить» некими уступками, которые могут перевесить нынешние условия. Ведь в 2015 году было подмечено, что Минск-2 февраля 2015 года был тяжелее Минска-1 сентября 2014 года. Поэтому предложение «переписать» Минск, заменив его неким Минском-3 нереально в основе. Между сторонами конфликта нет должного доверия.

Остается признать, что Минск нельзя ни исполнить, ни переписать. Помнится, как сразу же после заключения Минска-2 в нашей околомгимовской экспертной среде появилась твердая уверенность в том, что дело с Минском-2 идет к замораживанию конфликта на Донбассе. Но «замораживания» так и не произошло. Конфликт из горячей стадии просто перешел в конфликт низкой интенсивности с позиционной войной «обсервационных частей». С заключения вторых Минских соглашений прошло пять лет, а на повестке дня остается все тот же вопрос — «замораживание конфликта», т. е. хотя бы выполнения пунктов 1 и 2 вторых Минских соглашений — и только. Т. е. необходимо перестать стрелять, пусть для того, чтобы люди больше не погибали на линии разграничения.

В этом плане примечательными являются предложенные на очередной Мюнхенской конференции по безопасности в феврале 2020 года «Двенадцать шагов по укреплению безопасности на Украине и в Евроатлантическом регионе». Среди подписавшихся под документом в первой тройке «мудрецов»:

Десмонд Браун, вице-председатель Фонда «Инициатива по снижению ядерной угрозы» (NTI), председатель Попечительского совета и совета директоров Сети европейских лидеров (ELN), министр обороны Великобритании (2006−2008);

проф. Вольфганг Ишингер, Чрезвычайный и Полномочный Посол Германии, председатель Мюнхенской международной конференции по безопасности, Германия;

Игорь Иванов, президент Российского совета по международным делам (РСМД), министр иностранных дел России (1998−2004), Россия.

«Двенадцать шагов» являются плодом действующей с 2011 года международной группы статусных экспертов «Евроатлантическая инициатива по безопасности». Здесь заметим, что в понятие «Евроатлантический регион» включается и Россия. Таким образом, речь идет о совместной безопасности Запада и России.

По такому конфликтному пункту как Украина в «Двенадцати шагах» речь идет не о выполнении Минский соглашений, а только о достижении устойчивого перемирия по схеме выполнения пунктов 1 и 2 Минских соглашений:

«Ключевое условие для выхода из кризиса — политическое урегулирование, направленное на прекращение вооруженного конфликта на Донбассе, создание условий для конструктивного диалога России и Украины по широкому кругу вопросов, включая проблемы, связанные с Крымом, а также на укрепление евроатлантической безопасности».

Т.е. российские подписанты под «Двенадцатью шагами» — тот же Игорь Иванов — согласны обсуждать в будущем «процессе» при условии прекращения вооруженного конфликта на Донбассе и проблему Крыма. Это очевидная и очень важная уступка со стороны российских экспертов.

По существу, «Двенадцать шагов» предлагают замораживание конфликта и превращение Донбасса в аналог Приднестровья. Дальше сторонам конфликта предлагается медленное разрешение конфликта со сближением сторон, фактически, по схеме того же Приднестровья, но с той «географической» оговоркой, что Донбасс граничит с Россией. Из-за этого приднестровская схема в отношении ключевой сферы для примирения — экономики — не работает, поскольку Донбасс уже включен, пусть по серым схемам, в российское экономическое пространство.

В конечном итоге авторы «Двенадцати шагов» в политическом плане предлагают Украине «включенность» в Запад, но по модели нейтралитета, т.н. «финляндизации». Это означает размен ограничений на внешнюю политику на гарантии невмешательства во внутренние дела и экономические связи. На практике нейтралитет станет для Украины возвращением к идее внеблоковости эпохи Януковича в 2010 году, но только без Крыма и Донбасса.

Россия в политическом плане в украинском вопросе колеблется между стремлением «договориться» и выйти из конфликта и желанием тянуть время, поскольку оно работает на нас. Рычагов повлиять на Россию ни у европейцев, ни у американцев нет. Но и у России, как демонстрирует опыт деятельности Суркова, нет политических рычагов, чтобы изменить ситуацию на Украине. Создать их, как показали последние парламентские выборы на Украине, трудно.

Считается, что конфликтом на Украине управляют США. С ними и нужно, полагают в Москве, договариваться по Украине. О чем собственно разговаривать с Украиной при подобном условии? Но сама Украина для США — это не союзник или доверенный партнер, а государство-«сателлит» или иначе — «клиент». У США перед подобными «клиентами» нет обязательства их защищать. США отказывают Украине и в двухсторонних обязательствах безопасности. Поэтому США поддерживают Украину ровно до той степени, чтобы самим не оказаться быть втянутыми в прямой конфликт с Россией.

В этом смысле поддержка США Украины является весьма ограниченной. Но существование Украины в ее формате или ее функции важны для США. Поэтому США поддерживают Украину на определенном уровне, чтобы она, например, не распалась или ее прямо не сокрушила Россия. У США в миру достаточно подобных «клиентов». На всех имеющихся средств у американцев не хватит. Поэтому США заинтересованы в минимизации расходов на подобных «клиентов». Т. е. средства, которые Украина получает от США, а это $ 700 млн в год, тот минимум, который назначен этому конкретному государству-клиенту.

При всем том имеющемся статусе «государства-клиента» США, Германия и Франция не могут прямо принудить Украины исполнять непопулярное в ней решение. Собственно, в самих США существуют разногласия относительно украинских дел. «Глубинное государство» выступает за прежний курс в отношении Украины. В пику ему президент Дональд Трамп хотел бы снизить уровень конфликта на Украине. Украина в системе его приоритетов всегда стояла в последнем ряду. И неприятие Трампом Украины только усилилось из-за ситуации с неудавшимся импичментом. Только из-за противодействия Трампу его противники могут занимать противоположную позицию по украинскому вопросу. Поэтому внешнее управление в современной Украине имеет предел и оформляющий известный тупик в ситуации «ни войны, ни мира».

В своем интервью Владислав Сурков объяснил, что его уход с поста куратора украинского вопроса связан с тем, что «контекст изменился». По-видимому, это означает, что ситуация в стратегическом балансе складывается не в пользу Запада. Наметились открытые противоречия между США и ЕС. Россия нашла «стратегические» и «партнерские» отношения с Китаем. В этих условиях обеспечить европейскую безопасность против России никак нельзя. С Россией нужно как-то договариваться. Поэтому и Европа, и США, каждая — со своим интересом, меняют стратегию отношений с Россией. Трамп пытается найти стратегическое взаимопонимание с Россией. Президент Франции Макрон говорит о необходимости стратегического взаимодействия с Россией хотя бы из-за необходимости противодействия Китаю.

В этих условиях избранная на Украине предшествующим украинским руководством стратегия «ни войны, ни мира» ведет Украину в изоляцию и тупик. Конфликт на востоке Украины раскалывает украинское общество, ослабляет его изнутри. В нем существует массовый запрос на «мир», но нет единства в том, как его достигнуть. Поэтому решение вопроса было делегировано новому президенту — Владимиру Зеленскому. Но Украина остается слабофункциональным государством. Поэтому Зеленский оказался очень осторожен. Любой возможный компромисс в отношении Донбасса со стороны Зеленского сразу же встречает критику со стороны радикалов. Украина демонстрирует определенную стагнацию на поле идей. Это когда там ходят по кругу, возвращаются и вновь озвучивают предложения вступить в НАТО, вступить в Европейский союз на замену Великобритании. И это тогда, когда со стороны ЕС и НАТО давно прозвучало твердое «нет».

Из-за тупиковой ситуации Украина продолжает пребывать в серой зоне, она утратила остатки регионального влияния. Отвергла достигнутое в предшествующий период «примирение» с Польшей и «взаимопонимание» с Венгрией. Отношения с Румынией тоже могут ухудшиться в любой момент.

В целом, условия вокруг Украины после 2017 года становятся только хуже для нее. Мир меняется. Об изоляции России в Европе речи больше не идет. РФ вернули в ОБСЕ. Европа в своих частях демонстрирует разные приоритеты в отношении России. Для лидеров Евросоюза, Франции и Германии, Россия остается важным партнером. В ситуации с украинским кризисом они хотели бы исключить риск эскалации и, как минимум, заморозить конфликт.

Замораживание конфликта сейчас и стоит на повестке дня. В этом плане взаимное удаление от решения украинской проблемы Курта Волкера и его главного партнера по переговорам Владислава Суркова является символическим жестом, что процесс может быть запущен снова с другими лицами. Для начала Минский процесс может быть выполнен только в трех первых пунктах: прекращение военных действий, разведение сторон, обмен пленными. Об этом сейчас и идут консультации в Минске. А самому президенту Зеленскому приходится с большим трудом создавать «олигархический консенсус» по этому вопросу. Ключевое значение здесь приобретают президентские выборы в США. Переизбрание Трампа придаст дополнительной уверенности Зеленскому, который в настоящее время не то что по Донбассу, но и по приватизации земли пребывает в состоянии крайней нерешительности.

Дмитрий Семушин