Новости

Сор из храма

В канун недавнего католического Рождества, в Риме, в почтенном возрасте 86 лет, незаметно ушёл из жизни человек, отставку которого с  высокого поста Aрхиепископа Бостона, ровно шестнадцать лет назад, в декабре 2002 г., принял папа римский, Иоанн-Павел II.

По сведениям всех официальных источников, отставку пришлось подать и принять под серьёзным давлением “внутри церковной структуры”.

Тогда, в декабре 2002, кардинал Бернар Лоу публично попросил прощения у всех, кто пострадал от его “ошибок” и “недочётов”, и впоследствии, всегда отказывался говорить на скандальную тему, с категорическим пояснением, что он “полностью отстранился от всего этого”.

Вскоре после отставки, кардинала Лоу  перевели из Бостона в Рим, на новую должность архипресвитера базилики Санта Мария Маджоре, где он продолжил спокойно и успешно “отстраняться” от бостонской трагедии.

Весть о его недавней кончине всколыхнула лишь очень скромную и незначительную часть публики, следившей за карьерой кардинала из личного или профессионального интереса.

Aдвокат  Митчелл Гарабедьян, в вырвaнном у него журналистами комментарии по поводу кончины кардинала,  сказал, что это событие только снова вскрывает старые раны и напоминает о существовании человека, повернувшегося спиной к невинным детям и позволившeм трагедии длиться несколько десятилетий.

Митчелл Гарабедьян защищает в американских судах дела о сексуальных насилиях над детьми, и в 2002 г. он оказался в центре бостонского скандала, приняв самое непосредственное и чреватое многими неприятностями участие в его раскрутке.

Нет, кардинал Лоу сам никого не насиловал и никого не обижал. Кардинал Лоу с большим понимаем относился ко всем сторонам, какую ни подставь, как щёку для отеческого поцелуя: он искренне огорчался несчастьям маленьких жертв и их родных, и так же искренне жалел непутёвых и заблудших своих священников, над этими жертвами надругавшихся.  Что, собственно, и предусматривало его положение и назначение, на посту Архиепископа города Бостона.

Чего ни положение, ни назначение не предусматривали, так это кругового покрывательства целой порочной системы, благодаря которой, долгие годы, спокойно избегали любого рода наказания ни больше, не меньше, а 87 священников-педофилов.

В одном городе Бостоне. Всего 87.

Kардинал Лоу, смущённо снимал с должности “замочившегося” на педофилии священника, весть о котором доходила до церковных инстанций, отправлял его в “отпуск по состоянию здоровья”, после чего, назначал на прежнюю должность, в другой приход. Часто, до следующей трагедии. И далее.

С родителями маленьких жертв договаривалась целая команда адвокатов, не скупившаяся на денежные компенсации, от лица местной католической церкви, и проявлявшая исключительную сдержанность в общении с журналистами. До поры.

А точнее, до смены главного редактора в ведущей местной газете «The Boston Globe», и до принятого им решения поднять старое дело и провести новое журналистское расследование.

Расследование длилось 12 месяцев и проводили его сотрудники рубрики “В центре внимания” («Spotlight»).

Это было очень серьёзное расследование, из тех редких и терпеливых, что, не поддавшись на соблазн сенсации и не вывалив на читателя ушатом недоделанный материал, расплескав половину важнейшей информации по дороге, несёт чашу мелкими шажками, на цыпочках, до самой последней, безвозвратной и безапелляционной точки, и самого последнего доказательства.

Кроме надёжно выявленных и доказанных преступлений доселе неслыханного количества священнослужителей, необходимо было сломать всю систему круговой поруки и покрывательства, прочно сложившуюся и бесперебойно функционировавшую десятилетиями, с молчаливого согласия местной,  вполне себе светской “знати”, налаженного покровительства “заблудшим” и финансового “возмещения убытков” их жертвам.

По справедливому замечанию адвоката Гарабедьяна, сломать систему может только аутсайдер, человек со стороны.

Коим оказался новый главный редактор «The Boston Globe», Мартин Бэрон, затеявший и доведший это уникальное расследование до победного конца, не взирая на немалые препоны, регулярно вставляемые на его пути всякого рода увещевателями и грозителями, сторонниками теории молчаливого благополучия и принципа “из храма сор не выноси”.

Собственно, здесь оно и зарыто – именно то, что желательно откопать и сохранить из этой истории, а также из всех ей подобных, потому что сор из храма выносить следует точно так же, как и из избы. Сор, он ведь везде сор.

Общаясь с журналистами, адвокат Гарабедьян высказал тогда, на мой взгляд, самую важную истину, действенную в аналогичных обстоятельствах, в любой стране, любой конфессии, да и вообще в любой структуре: чтобы обидеть ребёнка, нужен целый город.

Никто не заметил безбедного существования 87 священников-педофилов в городе Бостоне, в течение почти двух десятилетий? Ни одно эхо ни единой жалобы никогда не долетало ни до чьих ушей и не задевало ничьих душевных интересов? В то время, как целый штат адвокатов “возмещал убытки” семьям несчастных детей?

Они. конечно же, знали. Знали очень, очень многие. Heмногие пытались говорить, сигнализировать, доводить до сведения, бить тревогу. И неизменно упирались в проникновенные увещевания «не выносить сор» и обещания о непременном наказании виновных, во избежание новых трагедий.

Эта история могла бы стать вторым Уотергейтом, если бы в самый разгар журналистского расследования, ещё до скандальной публикации, на Америку не обрушились события 11 сентября, которые впоследствии затмили всё остальное. В том числе, и бостонскую трагедию.

Фильм «Spotlight» (“В центре внимания”), сделанный строго по материалам расследования, может служить самой точной ссылкой на подлинную историю, в которой даже актёры, исполняющие роли реальных персонажей, для максимального приближения к оригиналу, консультировались лично самими журналистами рубрики, многие дословные реплики из протоколов попали в сценарий, а сьёмки проходили в настоящей редакции «The Boston Globe».

Фильм потрясает не только тем, что спокойно держит самого равнодушного зрителя на одном дыхании, в очень достойном напряжении, без единого “выжима слезы”, но и последним, решительным ударом, перед самыми заключительными титрами –  реальной статистикой преступлений священников-педофилов не только в Бостоне, но и по всей Америке, а затем, по многим и многим странам, уже нескончаемой лентой и неукротимо бегущей строкой открывающей с экрана ужасающую истину: вам удалось прикрыть лишь одну, незначительно мелкую структуру в этом бесконечно испорченном мире…

Есть пороки, победить которые окончательно вряд ли возможно, с которыми можно только упорно, беспощадно и бесперебойно бороться, в любой структуре, при любых обстоятельствах.

Думаете ли вы, что наступит день, когда с лёгким сердцем и чистой совестью кто-то скажет: «мы победили одно из самых страшных зол на этой планете и самое страшное преступление против детства – педофилию», честно и с душой веря в то, что говорит?..

Любимый школьный учитель, обожаемый семейный доктор, боготворимый паствой священник любой конфессии – никто и никогда не сможет быть застрахован от трагического сюрприза.

Не впадая в чрезмерную паранойю, находящую порок даже там, где им и не пахло, всё-таки следует особо отметить, что самое тяжёлое преступление в подобной ситуации – умолчание, к коему призывают вас добропорядочные блюстители морального покоя, безмятежно свято убеждённые, что заблудших пожурят, их жертв успокоят, но сор из храма выносить нельзя. Будь то храм науки, искусства, или любой религиозной конфессии.

Именно поэтому, такое может длиться годами, позволяя шириться рядам насильников и их безмолвных защитников, при искреннем сострадании, не мешающем старательному «молчанию ягнят», с опущенными глазками и поджатыми губками, считающиx ренегатом и хулителем каждого, кто покусится на святую репутацию.

Но преступление педофилии на самом деле ставит перед судьями ещё одну страшную проблему.

Любой профессионал, задействованный в такого рода делах, очень хорошо знает, насколько хрупко и часто неточно детское свидетельство, как легко им манипулировать, учитывая широкий спектр некоторых смежных понятий и как сложно даже самым опытным работникам юстиции, равно как и психологам, a тем паче судьям с абсолютной уверенностью разобраться в истинной степени реальности некоторых утверждений, которые ребёнок воспринимает и описывает совершенно в ином понимании, нежели взрослый.

И если речь не о прямом и однозначном насилии, а о неких косвенных неуместных прикосновениях, которые могут быть списаны на вполне пристойные нежности взрослого по отношению к ребёнку, или, наоборот, означать вполне характерные ощупывания, то абсолютной уверенности в том, как квалифицировать данное явление добиться практически невозможно.

Самый громкий и самый страшный педофильский скандал во Франции, так называемый “процесс Утро” (le procès d’Outreau), до сих пор заслуженно считается крупнейшим судебным фиаско: из 17 человек, которым было предъявлено обвинение, осудили десятерых, на основании показаний детей и доносов других обвинённых.

Во время следствия, все до единого работающие в деле психологи хором утверждали, что дети категорически искренни, понимают, о чём говорят и говорят безусловную правду.

Один из обвинённых умер от передозировки медикаментов, ещё во время следствия, так и не дождавшись вердикта.

Все 17 обвинённых были признаны виновными, а несколько дней спустя, главная обвиняемая неожиданно призналась, что нарочно оговорила 13 из 17 человек, “виновность” которых “подтвердили” дети.

Обвинение было полностью пересмотрено, но виновными всё-таки признали 10 человек.

Снова замелькали судмедэкспертизы и психологи, заново опрашивающие пострадавших детей. И в результате новых сверок показаний, а также признаний в некоторых манипуляциях со стороны благонамеренных взрослых, выяснилось, что ещё шестеро из признанных виновными оказались к делу не причастны.

Вcе эти люди, всё это время, пока длилось новое следствие и новый процесс, провели в тюрьме.

Я хорошо помню всеобщий обескураж и другие эмоции, когда их выпускали из зала суда, после полного и заслуженного оправдания. Это, прямо скажем, были не очень приятные люди, в социальном и даже в физическом плане, и на них, прямо скажем, совсем неприятно было даже смотреть – весь их вид, казалось, способствовал изначальному обвинению.

Особенно хорошо я запомнила одного парня, бомжевато-наркоманского вида, с крайне раздражающим дефектом речи… Из тех, на кого посмотришь – и сразу поверишь в любые обвинения, без всяких доказательств.

Ужас в том, что он оказался невиновен. Совсем. Просто, по каким-то личным причинам главных преступников, оговорен и втянут в безучастную мельницу позорной процедуры. При косвенном участии несчастных травматизированных детей, подтвердивших его «винy», с такой же лёгкостью, с какой впоследствии они от своих подтверждений отказались.

С тех пор, я никогда не позволяю себе поддаться на первую эмоцию от впечатления, но дожидаюсь неоспоримых доказательств чего бы то ни было, будь то чья-нибудь вина, или чьё-нибудь оправдание.

Разумеется,  если изначально нет абсолютной уверенности,  неопровержимого доказательства, или, что реже, чистосердечного признания.

Будучи глубоко убеждённой, что сор из любого храма следует выносить, я тем не менее хочу напомнить почтенной публике, что во-первых, при выносе сора, желательно стараться не опрокинуть и купель с чьим-нибудь младенцем и не засудить кого-нибудь впопыхах.

А во-вторых,  что следует чрезвычайно бдительно относиться к собственным детям, просто посещающим храм – любой храм – науки, культуры или религиозной конфессии.

Потому что есть на этом свете пороки, победить которые окончательно вряд ли возможно, с которыми можно только упорно, беспощадно и бесперебойно бороться всегда, в любой структуре, при любых обстоятельствах.

И третье.

При всех существующих опасностях и страстях, хорошо бы также не впадать в полную паранойю, но ограничиться частичной и стараться не ошибиться, обвиняя.

«Так много нам открытий чудных» может обнаружить иногда совсем недалёкое будущее.

ЕЛЕНА КОНДРАТЬЕВА-САЛЬГЕРО