Свободная касса, несвободный язык

Так произошло и с языковым вопросом, напомнившим о себе «благодаря» сети заведений быстрого питания McDonald’s. В незначительной, казалось бы, ситуации  —  возможности выбора языка в электронном меню сети.

14 июня фотографию электронного меню, где на выбор предоставлялись только две опции  —  украинский и английский языки, у себя на Telegram-канале разместил Анатолий Шарий. Чуть позже популярный блогер Евгений Хурсин призвал русскоязычных граждан Украины к бойкоту заведений сети.

Представители компании обратили внимание на проблему  —  но лишь затем, чтобы подчеркнуть незыблемость своей позиции. «В компании МакДональдз в Украине основным языком коммуникации является украинский язык. В частности, на украинском языке  предоставлена информация в уголке потребителя, на сайте, осуществляется рекламная коммуникация, общение в социальных сетях». В интернете стали распространяться призывы к бойкоту сети фаст-фуда, с одной стороны, и призывы ее поддержки  —  с другой.

Как подобная ситуация вообще стала предметом политических споров?

Да так же, как многие другие подобные, просто менее резонансные.

С точки зрения бизнеса, казалось бы, естественно максимально следовать предпочтениям клиентов и пытаться сделать информацию доступной наиболее широкому кругу пользователей. Наличие меню на трех языках  —  украинском (государственном), русском (родном языке трети населения страны, еще более распространенном в повседневном общении), английском (для иностранных туристов) выглядит совершенно естественным. Но это только с одной стороны.

С другой же, не стоит забывать, что одной из составляющих успешного бизнеса является его безопасность. И организация «наезда» на предприятие под предлогом несоблюдения им языковых норм (или несоответствия каким-то иным требованиям идеологического мэйнстрима) после 2014 года стала уже привычной. Поэтому демонстративная лояльность данным требованиям дает дополнительную защиту.

Здесь вспоминается концепция «диктатуры меньшинства» американского экономиста и писателя Нассима Талеба: бескомпромиссно настроенное меньшинство при достижении определенного, не слишком значительного, количества получает контроль над социумом в целом. При этом наблюдателю может казаться, что в социуме доминируют предпочтения большинства. Наиболее известный пример, который приводит для иллюстрации Талеб, касается как раз еды  —  пищи, приготовленной с соблюдением религиозных норм (например, мусульманских или иудейских). В обществах, где активны такие религиозные меньшинства, производители будут ориентироваться на них  —  ведь религиозно индифферентное большинство спокойно воспримет пищу, приготовленную в соответствии с религиозными предписаниями. Лишь бы вкусовые качества не страдали.

Сторонники националистической повестки сами с гордостью именуют себя «активным меньшинством». К тому же активное меньшинство составляет большинство в отдельных, прямо влияющих на национальную информационную повестку, кругах. Одновременно с этим, в полном соответствии с приведенной теорией, они пытаются преподносить такую политику как выражение воли большинства украинцев.

Манипулятивным является утверждение, что если украинцы не поддерживают придание русскому языку статуса второго государственного, то они поддерживают и последующие ограничительные меры.

Но если взять, к примеру, опрос Фонда Демократические инициативы совместно с Центром Разумкова, проведенный в декабре 2019 года, то 69% тех, кто не поддерживает придание русскому статуса государственного или официального, считают, что русский может «свободно использоваться в частной жизни». А это достаточно расплывчатая формулировка. Опрос КМИС, проведенный в феврале 2020 года, показал, что 33% респондентов считают, что государство должно обеспечить русскоязычным гражданам Украины право получать школьное образование на русском языке на всей территории Украины.

Еще 40% опрошенных считают допустимым получение образования на русском в тех областях, где большинство населения этого желает, но не на всей территории Украины. 37% людей полагают, что государство обязано обеспечить русскоязычным гражданам Украины право общаться с чиновниками на русском языке по всей территории Украины. 31%  —  что в тех областях, где большинство населения этого желает, но не во всех регионах.

Т.е. большинство украинцев выступает за расширение официальных возможностей использования русского языка  —  в сравнении с действующим законом о государственном языке. А порядка половины украинцев, как показывают опросы, считают русский язык историческим достоянием Украины. Однако «активное/диктаторское меньшинство» уверенно отстаивает противоположную точку зрения. И если теория Талеба, как минимум, имеет экономические оправдания, то ситуация с McDonald’s показывает: зачастую политическое входит в прямое противоречие с экономическим. Во всяком случае, на бытовом уровне.

Примером того, к какому абсурду может привести подобная языковая политика, является Латвия. Несмотря на то, что русскоязычные жители республики составляют, по разным подсчетам, от 30 до 40% населения, русский язык последовательно ограничивается во всех сферах. Причем за последние годы введены новые ограничения в сфере образования, также непосредственно ударившие по государственному бюджету (подробнее читайте «Экономика языка, понимаемая по-разному», №12 (900) 22 — 28 марта 2019 г.) И в то же время в быту спрос на русский язык только растет  —  в т.ч. среди латышей. Более того, латыши, плохо знающие русский, нередко сталкиваются с дискриминацией при приеме на работу: русский нужен не только для взаимодействия с местными русскоязычными клиентами, но и для туристов, и для сотрудничества с соседними странами. А с учетом того, что трудовая миграция латышей обретает повальный характер, то русский помогает в трудоустройстве в других странах  —  в т.ч. членах Европейского Союза.

Сторонники жесткой украинизации любят приводить в пример успешную Эстонию. Однако гораздо более реалистичным выглядит латвийский сценарий. Впрочем, и до Латвии по уровню экономического и социального развития Украине пока далеко.

Каково отношение к вопросу действующей власти? Оно, по большому счету, состоит в попытках как-то уйти от вопроса. Достаточно показательной в этом смысле является история с назначением языкового омбудсмена. Татьяна Монахова в конечном итоге ушла с должности добровольно  —  потому что так и не смогла получить ни финансирования, ни внятных законных возможностей для старта работы своего офиса. Затем последовала новость о том, что языковым омбудсменом может стать Святослав Литынский, на фоне которого Монахова, резко критиковавшаяся и «слева» и «справа», выглядела вполне взвешенным и компромиссным вариантом. Но говорить о «хитром плане» не приходится: вскоре процесс назначения языкового омбудсмена заглох в принципе.

Скорее, можно говорить о том, что власть пытается как-то «не замечать» проблему до местных выборов: чтобы и юго-восток не оттолкнуть, и «активное меньшинство» не разозлить.
И это весьма типичная линия поведения. Не только в языковом вопросе.

Кирилл РЫЖАНОВ