Теория Духинского, или Как московиты оказались коммунистическими угро-финнами

В 1860-е годы во Франции и прогрессивных кругах Европы была очень модна этнографическая теория Духинского. Она рисовала апокалипсическую картину расовой борьбы и русской угрозы европейской цивилизации. По мнению автора, русская империя была совсем не тем, за кого себя выдавала.

В 1846 году в Париже появился очередной польский эмигрант Франтишек Духинский. И незамедлительно примкнул к борцам за восстановление Речи Посполитой.

Европа стояла на пороге Весны народов — социального взрыва против монархий под знамёнами либерализма и национализма. В 1848 году основы старого мира содрогнулись. Столицы покрылись баррикадами. Народы брались за оружие и требовали прав и свобод.

Зато в разделённых Россией, Пруссией и Австрией землях бывшей Речи Посполитой было непривычно тихо. У поляков случился фальстарт. Они пытались восстать в 1846 году, но планы были раскрыты и пресечены. Вероятно, потому киевский преподаватель и бежал во Францию. В отличие от деморализованных соплеменников на родине, он вместе с остальной польской эмиграцией с головой бросался в любую заварушку.

Лишь бы за свободу и против русских.

Духинский шёл с сардинскими войсками против австрийцев в Италии, сидел в османских траншеях под Севастополем, метался с тайными заданиями между Стамбулом, Парижем и Лондоном, лавируя между грызущимися группировками эмигрантов.

Шпаге пан Духинский предпочитал перо агитатора. Везде, где оказывался, он писал и выступал на одну тему: какие варвары и злодеи «москали». И как всему цивилизованному миру надо сплотиться, чтобы возродить Речь Посполитую в границах как минимум 1772 года.

В годы Крымской войны он начал издавать трактаты и лекции, в которых всё отчётливее оформлялась главная идея.

«Франтишек-киянин» открывал Европе страшную правду.

Франтишек Духинский

«Москали» — никакие не славяне! Они ими прикидываются, чтобы обмануть и перетянуть на свою сторону пробуждающиеся народы Восточной Европы и Балкан. А на самом деле они коммунистические угро‑финны!

Как московиты оказались угро-финнами

Сейчас трудно сказать, кто первым выдвинул эту идею. Известно, что уже в 1830-е её с удовольствием обсуждали в польских салонах от Киева до Парижа.

С начала XIX столетия народы Центральной и Восточной Европы бросились изучать свои корни. Из ещё вчера сословного, традиционно-монархического мира пробивались ростки национализмов.

Уже на материале книг Карамзина можно было заметить: ранняя история Руси слабо затрагивала земли будущей Московской земли. Там жили угро-финские народы: меря, мурома, мещера и другие. Их понемногу колонизировали, но полноценной частью Руси Залесье становится в глазах летописцев только плюс-минус накануне монгольского вторжения.

И вдруг фронтир, где «русским духом» поначалу и не пахло, превратился в ядро Московской державы. Потомки Ивана Калиты собрали наследство остальных ветвей Рюриковичей, подчинили Новгород… а через несколько веков всё польско-литовское государство исчезло с карты мира.

С точки зрения Москвы, это была справедливая борьба с иноземцами-иноверцами за воссоединение русских православных земель. С точки зрения Варшавы и Вильны, — эти земли были неотъемлемой частью их державы. Русины — «наши люди», хоть и схизматики. А московиты — агрессивные полутатары со всевластным царём-ханом.

Этот взгляд был близок шляхетской оптике как минимум с начала XVI века. В начале XIX столетия «пазл сошёлся».

Все изначально русские земли, кроме Новгорода со Псковом, побывали в составе Речи Посполитой. А вот там, где Москва, — никаких русских не было. Она выскочила как чёртик из табакерки во время монгольского господства — и пошла всех брутально завоёвывать.

Бинго! Это вообще не русские! Это дикие лесные угро-финны, которых немногочисленные русские священники обратили в греческую веру и приучили говорить на чём-то вроде славянского наречия. А потом пришли татары и научили плохому на свою голову. Да так, что способные ученики скушали учителей и решили завоевать вообще всё. Коварно объявив себя наследниками сразу Рюрика, Рима и Чингиза — и защитниками сначала русских православных, а затем и вообще славян.

Туранская теория, или Что общего у финна, еврея и московита?

Духинский собрал эти взгляды в аккуратную кучку и приправил новомодными течениями в науке: расовой теорией и географическим детерминизмом. Которые, впрочем, уживались у него с дивным креационизмом. Вроде ссылок на времена всемирного потопа и план божественной воли — не меньше! — поставить Москву у границ Азии.

Лингвисты осторожно предполагают генетические связи угро-финских и тюркских языков в единой туранской надсемье? А в ставшем популярном в Европе персидском доисламском эпосе многое сводится к противостоянию цивилизованного «арийского» Ирана и хаотичного Турана кочевых народов? Отлично! То, что надо!

На страницах Духинского в конце 1850-х возникает почти толкиновская картина эпического противостояния арийской и туранской рас.

Прекрасные светловолосые арийцы у него обожают земледелие, просвещение, мир, демократию, права человека и частную собственность. Да, уже тогда.

Смешанные с «жёлтой расой» туранцы и примкнувшие к ними семиты являют собой полную противоположность истинным арийцам. Они — яростные варвары, от которых рыдают в ужасе орки в обнимку с клингонами. Вместо частной собственности у них — общинный коммунизм. Вместо прав — самодержавная воля тиранов. Вместо земледелия — кочевое скотоводство в пустошах.

Да, даже у самых что ни на есть земледельческих московитов и собственно угро-финнов в лесной зоне — они просто прикидываются из бесконечного коварства. Вместо расово арийских дум о высоком — презренная склонность к торговле.

Ведь туранцы и семиты, арабы и евреи — это на фоне арийцев почти одно и то же.

И все эти бесчисленные племена варваров, скованные единой волей тёмных властелинов на царском троне, только и ждут момента броситься на светлый арийский Запад. Чтобы насадить там кочевой угро-финский коммунизм с торгашеством и половецкими плясками.

Московиты — не настоящие русские. А настоящие русские — это поляки!*

А где же граница? Где настоящие русские, а где — прикидывающиеся русскими угро-финско-татарско-еврейские московиты?

Линию разграничения Духинский по совершенно случайному стечению обстоятельств провёл по линии максимальной восточной экспансии Речи Посполитой до 1648 года. Заодно захватив Новгород и Псков. Ведь там были республики, а значит, это арийцы, хоть и торгаши.

Киевлян и жителей Левобережья Днепра Духинский тоже вписал в арийцы. Зато запорожских казаков с отвращением из арийцев выписал, объявив разбойным финно-татарским сбродом.

Да, они тоже прикинулись славянами, чтобы втереться в доверие к полякам и всех грабить. А затем поднять мятеж против Речи Посполитой, смутив сечевым хаоситством добрых арийских киевлян.

Определившись с границами, Духинский рассудил следующим образом. Центром Древней Руси был Киев в землях полян. Поляне, поляки… это же один народ! Славяне пришли на восток из польских земель! А значит, никаких русских на самом деле нет! И украинцев с белорусами нет. Есть только отбившиеся от рук поляки. Которые ещё при Рюрике устроили сепаратизм от матери-Польши, крестились у греческих схизматиков и зачем-то говорят на всяких селюческих диалектах.

Поэтому, как только Речь Посполитая будет возрождена в границах 1648 года — плюс Новгород и Псков, — Духинский планировал самую быструю и жёсткую ассимиляцию и унификацию единой польской нации. Истинно арийской. Ибо нечего тут.

Как Духинский стал властителем парижских умов

Этнография и лингвистика в те годы стремительно развивались и были в моде. Симпатизировали французы и полякам — верным союзникам Наполеона, страдающим под имперской пятой русских и немцев. Именно поляки всеми силами помогали Второй империи Наполеона III в Крымской войне и в других точках столкновения интересов Петербурга и Парижа.

1860-е годы стали временем триумфа идей Духинского во Франции. Особенно усилило симпатии к ним поражение польского восстания 1863 года, которое многие французы восприняли крайне близко к сердцу — шли даже разговоры об интервенции и новой войне с «русскими варварами».

Его книги расходились огромными тиражами. На них основывали тексты об «исконной борьбе цивилизованной Европы с варварской Россией» французские публицисты Анри Мартин и Элиас Реньо.

К этим идеям с большим интересом отнеслись озабоченные российским консервативным влиянием на Европу Маркс и Энгельс. По мнению отцов марксизма, даже если Духинский и неправ, эти взгляды были полезны для подрыва панславистских замыслов реакционного Петербурга. Ведь лучшее предназначение славян — быть подспорьем и ресурсом для подлинно прогрессивного германского пролетариата.

Карл Маркс и Фридрих Энгельс

Духинский умудрился даже стать вице-президентом Парижского этнографического общества. И добился временного отделения в курсе французских школ истории России от истории Московии.

Как прусские штыки и польский профессор разгромили теорию Духинского

Вот только собственно польские учёные и литераторы эти взгляды не приняли.

Многие из них сами терпеть не могли империю и не меньше мечтали о возрождении Речи Посполитой. Но они знали исторический, этнографический и лингвистический материал гораздо лучше скандального парижского публициста. И в гипотезе неславянского происхождения «москалей» видели очевидную дичь.

Это доставляло Духинскому БОЛЬ:

«И всё же выступают против провозглашаемых нами основ самые известные из польских писателей, все польские историки! Все, все до одного, ибо все исключают историю Руси из истории Польши. Либо лишь вскользь говорят об этой истории в рамках истории Польши до XVI века. Считают, что москали едины со славянами в их потребностях, проистекающих из единства происхождения и единства исконной славянской цивилизации!»

Дальше стало ещё хуже.

Популярность русофобии во Франции резко упала после Седанской катастрофы 1871-го. На смену Второй империи под канонаду боёв Парижской коммуны пришла Третья республика.

Наполеон III сдаётся Вильгельму I при Седане

Теперь французам не было дела до обид наполеоновских времён. Главным их врагом стали ещё недавно «презренные и трусливые» немцы, разгромившие считавшуюся непобедимой французскую пехоту. Забравшие Эльзас и Лотарингию и в насмешку провозгласившие свой рейх в захваченном Версале.

Поскольку враг моего врага — мой друг и стратегически дружить удобно с соседом соседа, Париж стал экстренно сближаться с Петербургом.

Поляки-эмигранты из героев справедливой борьбы с тиранами в глазах французов превратились в досадную помеху. Уже в начале 1870-х Духинский стал в Париже настолько «нерукопожатен», что вынужден был эмигрировать в Швейцарию.

Затем подошла тяжёлая научная артиллерия. Убийственным ударом для представлений о наукообразии Духинского стали книги парижского историка Альфреда Рамбо. Он не особенно скрывал: Россия нужна Франции как союзник против немцев, потому давайте посмотрим на русских без старых фобий — с уважением и симпатией.

Французское общество приняло его тексты с огромным интересом. Парижской модой вместо русофобии стала русофилия.

Финальным «ударом милосердия» построениям Духинского стала работа его соплеменника, одного из отцов-основателей современной лингвистики Яна Бодуэна де Куртенэ. Потомок французских королей и мазовецкий шляхтич терпеть не мог национального угнетения в любой форме. В империи его арестовывали за поддержку независимости Польши и борьбу с русификацией. В межвоенной Польше борьба с полонизацией и дискриминацией неполяков стоила ему шансов на президентское кресло.

В 1886 году де Куртенэ опубликовал в Кракове подробную и весьма язвительную статью «По поводу юбилея профессора Духинского». В ней он в пух и прах разнёс «теорию туранского происхождения московитов» с точки зрения истории и языкознания.

Методично, жёстко, по пунктам показав её фундаментальную научную несостоятельность с любых точек зрения.

И заключил, что теория представляла собой «хроническое патриотическое заблуждение». А также «натяжку и извращение этнографии и географии, диктовавшиеся племенной и политической ненавистью».

Сюжет картины Эдварда Исто — аллегория на русификацию прибалтийско-финских народов

После этого ссылаться на Духинского стало неприличным не то что в академической среде, но и в кругах польских эмигрантов и участников антиимперского подполья.

Но ведь угро-финны были! Куда они делись?

Современная генетика подтвердила, что население Подмосковья и всего волго-окского междуречья имеет мало общего с угро-финнами. Куда же они делись?

Причина проста. Речь даже не идёт о забытом геноциде — хотя и жестокостей при колонизации, скорее всего, хватало. В раннем Средневековье это было обычным делом.

Суть в том, что русское население обладало более развитыми технологиями сельского хозяйства. Их поля могли прокормить гораздо больше жителей, чем хозяйства угро-финских племён. К тому же поток переселенцев с густонаселённого юга державы Рюриковичей на северо-восточный фронтир с полными пушнины лесами и плодородными землями Ополья и сам по себе захлёстывал немногочисленных угро-финнов.

Даже если их никто не трогал, — спустя пару поколений демографическая ситуация всё равно выглядела как «один мерянин на сотню русских».

Заметные угро-финские следы выявлены у северных русских, живущих в пределах бывшей Новгородской земли. Где по Духинскому «положено» быть истинным арийцам. Там из-за неплодородных ландшафтов масштабы аграрной колонизации не были большими, и гены коренного населения не до такой степени растворились в славянском море.

К моменту становления Московской Руси её население было вполне славянским. Более того — очень многие «москали» были (и остаются) прямыми потомками выходцев из Киевской и Галицко-Волынской земель, откуда и шла основная волна колонистов на северо-восток.

Фолк-исторические мифы могут радовать национальное самолюбие и помогать держаться в тяжёлые времена. Но с ними рано или поздно приходится прощаться — с недоумением сознавая, какую чушь ещё вчера помещали в основу мировоззрения и яростно отстаивали в дискуссиях как святую истину.

Такие дела.

Алексей Костенков