Точка Архимеда

Право России на Черноморский флот

31 октября исполняется 151 год восстановления Россией права на Черноморский флот. Именно в этот день глава её МИДа Александр Горчаков подписал знаменитый циркуляр, в котором говорилось, что “государь император не может долее считать себя связанным обязательствами трактата 18(30) марта 1856 г.”, то есть Парижского мира по итогам Крымской войны, который запрещал иметь на Чёрном море военно-морской флот.

Только ли в дипломатии Горчакова дело?

Сейчас это событие, вырванное из исторического контекста, помогает формировать в обществе мнение о силе дипломатии. Вот лишилась Россия права на флот, а Горчаков додумался как восстановить это право. И рассчитанные на массы публикации, по сути, в этом мнении утверждают, ибо там если и говорится об обстоятельствах, при которых этот циркуляр родился, то крайне скудно и туманно.

“Экономические и политические интересы страны, а также интересы безопасности государства требовали отмены нейтрализации Чёрного моря. Решать эту задачу в условиях внешнеполитической изоляции и военно-экономической отсталости государства можно было только дипломатическим путём. 19(31) октября 1870 г. правительствами Англии, Франции, Австро-Венгрии и Пруссии был получен циркуляр, подписанный министром иностранных дел России А. М. Горчаковым”.

(из статьи с сайта российской президентской библиотеки имени Ельцина) 

“Умело используя противоречия крупнейших мировых держав, Горчаков планомерно возвращал России её былой международный вес, а затем достиг и главной цели своей дипломатической деятельности. В 1870 году он издал соответствующий циркуляр… Твердостью позиции России, а также изяществом дипломатического языка этого документа нельзя не восхищаться”.

(так писала нынешней весной “Слава Севастополя”)

“Главной целью Горчаков поставил изменение условий Парижского мира, и конкретно вопрос нейтрализации Черного моря. Для этого он сначала пошел на сближение с Францией, затем с Пруссией, и к 1871 году добился отмены “нейтралитета Чёрного моря””.

(из статьи о Горчакове на созданном Российским военно-историческим обществом портале “История.РФ”, который именует себя “главным историческим порталом страны”)

Зав кафедрой мировой литературы и культуры МГИМО, создатель и ведущий всероссийской гуманитарной телеолимпиады Юрий Симонов (Вяземский) в книге для старшеклассников “От Павла I до Николая II. История России в вопросах и ответах” (основанной на заданиях этой олимпиады) посвятил великому дипломату целых 17 вопросов. Можно узнать даже о том, как повёл себя он, будучи молодым сотрудником посольства в Вене, когда шеф жандармов граф Бенкендорф велел заказать ему обед. Но вот об обстоятельствах знаменитого циркуляра ничего не сказано, хотя отмена нейтрализации Чёрного моря и названа “дипломатическим подвигом” Горчакова, и в книге воспроизводится посвящённое этому подвигу стихотворение Тютчева.

Да. Вы своё сдержали слово:
Не сдвинув пушки, ни рубля,
В свои права вступает снова
Родная русская земля.

И нам завещанное море
Опять свободною волной,
О кратком позабыв позоре,
Лобзает берег свой родной.

Счастлив в наш век, кому победа
Далась не кровью, а умом,
Счастлив, кто точку Архимеда
Умел сыскать в себе самом…

Вообще-то у многих именно этим стихотворением и исчерпывается знание о циркуляре Горчакова. Однако его строки вызывают в памяти у меня другое знаменитое, но не политическое стихотворение Тютчева, написанное тремя десятилетиями раньше.

На мир таинственный духо́в,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканый
Высокой волею богов.
День — сей блистательный покров
День, земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов!

Но меркнет день — настала ночь;
Пришла — и, с мира рокового
Ткань благодатную покрова
Сорвав, отбрасывает прочь…
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами —
Вот отчего нам ночь страшна!

Тютчев, как другие великие писатели, в своём творчестве срывал покровы и обнажал бездны. Но, говоря о Горчакове, он как раз набрасывал блистательный Покров. Та самая “точка Архимеда”, о которой он писал, находилась не внутри князя Горчакова и имела тогда чёткую географическую локацию — крепость Мец во французской Лотарингии.

Циркуляр Горчакова стал возможен благодаря поражению Франции

В ходе войны, которую в мире называют франко-прусской (а в Германии немецко-французской), за её стенами 19 августа 1870 года укрылась французская Рейнская армия. Ею командовал маршал Франсуа Базен, который за полтора десятка лет до этого в чине дивизионного генерала был назначен победителями в Крымской войне (французами, англичанами, турками и сардинцами) военным губернатором Севастополя, а затем брал Кинбурн.

Осада Меца затянулась. Французов ещё больше, чем пули и снаряды, поражали тиф и оспа. От болезней немало доставалось и немцам. Но с едой у них было лучше. А французы с 20 октября перешли на конину, убивая по тысяче лошадей в день, они могли бы продержаться на ней три недели. Но хлеб для гражданского населения кончился уже 23 октября. 27 октября уполномоченный Базеном начальник его штаба Юг-Луи Жаррас и начальник штаба 2-й германской армии Густав фон Штиле подписали договорённость о капитуляции. А утром 29 октября из крепости вышли, сдавая оружие, 173 тысячи солдат и офицеров, 20 генералов и 3 маршала. Ещё 18 тысяч были убиты и ранены в ходе осады (кстати, раненых и больных немцы оставили на свободе).

Мец | изображение из Библиотеки Конгресса США

Символом разгрома Франции в этой войне считается битва при Седане 1 сентября, которая положила конец второй империи Наполеона III, но тогда французы потеряли 103 тысячи человек, из которых 86 тысяч — пленными. При Меце, как видим, потери оказались почти вдвое больше: его осада и капитуляция стоили французам почти каждого десятого солдата от общего числа мобилизованных. После войны военный трибунал осудил Базена за измену, постановив, что он должен был сопротивляться до последнего, сковывая осаждавших. Ибо, взяв Мец, 250-тысячные германские силы (свыше трети находившихся во Франции войск) двинулись к уже осаждённому немцами Парижу, что и положило конец французским надеждам деблокировать столицу.

Именно после капитуляции Меца в исходе войны уже невозможно было ошибиться, хотя боевые действия продолжались ещё 3 месяца.

А вопрос о разрыве парижского трактата был предопределён именно в день капитуляции этой крепости. Как раз 27 октября в Царском Селе под председательством Александра II и собрался совет министров, который принял это решение. Вероятно, это произошло ещё до решения о капитуляции, которое начальники штабов подписали в замке Фрескати вечером того же дня. Но исход осады был уже очевиден. А подписан циркуляр Горчакова был уже после того, как известие о сдаче Меца достигло России.

Не проиграй французы эту войну, вернуть право на Черноморский флот было невозможно. А в случае поражения существовало два пути возвращения этого права. Или поставить мир перед свершившимся фактом — или дожидаться окончания войны, и тогда уже урегулировать этот вопрос на мирной конференции. Но в последнем случае возможность не обязательно стала бы действительностью. После прекращения боёв государство, которое начало её под именем Пруссии, а закончило под именем объединённой Германской империи, могло быть уже не столь заинтересовано в дружественном нейтралитете России и восстановлении её прав. У Горчакова имелся печальный опыт, когда поддержав Францию аналогичным нейтралитетом в войне с Австрией в 1859, он надеялся на пересмотр самых унизительных положений Парижского трактата (напрасно). Сейчас расчёт министра был верен, хотя многие влиятельные современники думали иначе. Так товарищ (т.е. заместитель) министра госимуществ князь Дмитрий Оболенский записал в своем дневнике уже после начала осады Меца:

“Довольно равнодушно отношусь к частным известиям об удаче той или другой из воюющих сторон, и мне кажутся ничтожными ожидания, что мы-де можем воспользоваться настоящим случаем, чтобы уничтожить Парижский трактат и проч… Я, быть может, смотрю на дело слишком свысока, но зато большинство, не исключая и князя Горчакова, смотрит на него глазами слишком близорукими”.

Да и когда циркуляр появился, Оболенский отреагировал на него скептически.

Победа действительно далась умом, ибо верно выбрать момент мог бы далеко не всякий. Но без внешних предпосылок ни один дипломат ничего бы сделать не мог. Ум здесь смог сработать лишь потому, что во Франции пролилась кровь. Возвращение права на русский флот на самом деле стоило сотен тысяч погибших — 139 тысяч французских солдат, противников в прошлой войне, и 45 тысяч противников в будущих войнах, германских солдат. Не меньше жертв было и среди гражданского населения. Среди них — прототипы героев знаменитых рассказов Мопассана “Мадемуазель Фифи” и “Два приятеля”. Впрочем, гражданских немцев, как ни странно, пострадало гораздо больше: французские военнопленные занесли в Пруссию оспу, от которой умерло 162 тысячи жителей Германии. Но за право вернуть флот не пролилось ни капли русской крови.

К “блистательному покрову” стихов Тютчева глупо предъявлять претензии. Ведь поэзия не может подменять политическую аналитику. Поэт и бывший профессиональный дипломат прекрасно понимал, благодаря чему циркуляр стал возможен. “Усобица на Западе — вот наш лучший политический союз”, — писал он Ивану Аксакову осенью 1867. А через 3 года должен был только радоваться, до чего дошла эта усобица. Но не воспевать же ему германскую армию (для этого у немцев был Детлеф фон Лилиенкрон и поэты поменьше), тем более что опасность возвышения объединившейся Германии Тютчев, судя по его переписке, прекрасно понимал. В поэзии он мог ломать каноны. Но одно дело воспевать “угрюмый тусклый огнь желания” любимой женщины, другое — поглумиться над ныне завшивевшими победителями под Севастополем, которые уныло бросают в грязь лучшие винтовки того времени, ружья Шасспо. Не только неполиткорректна, но и недипломатична была бы такая ломка канонов. Ведь против возвышающейся Германии в дальнейшем нужен был французский противовес.

Князь Дмитрий Оболенский

Ну а то, что Тютчев набросил на события блистательный покров, возвысивший Горчакова, не могло затуманить глаза современникам: для них причинно-следственная связь между разгромом Франции и возвращением права на флот была очевидной.

Но очевидной она была для людей, живших 150 лет назад. А сегодняшний человек имеет смутное представление о том времени, вдобавок после пресловутой “гласности” отвык от языка намеков. А именно этим языком в лучшем случае излагаются обстоятельства появления знаменитого циркуляра в массовой литературе.

“Умело играя на противоречиях европейских держав и не втягивая Россию ни в какие обязывающие союзы, А.М. Горчаков в итоге дождался своего часа — воспользовавшись суматохой, возникшей в европейских кабинетах из-за франко-прусской войны, князь Горчаков 19 октября 1870 г. разослал в иностранные столицы циркулярную ноту…”

(из справки о Горчакове на сайте фонда его имени)

А так рассказывается о том же событии в биографии Горчакова в ЖЗЛ (автор Виктор Лопатников):

“В политической летописи Европы 1870 год — одна из наиболее выразительных страниц. Тогда произошли вызванные Франко-прусской войной события исторического масштаба. На политической карте Европы явственно проступили контуры империи, сколоченной из прежде самостоятельных германских княжеств прусским канцлером Бисмарком. В это время изменилось не просто соотношение сил внутри европейского сообщества. Была существенно поколеблена европейская система координат. Тщательный анализ новой политической реальности сподвигнул Горчакова предпринять решительный демарш с целью денонсации наиболее трудных для России статей Парижского трактата”.

Да, кто-то и сейчас поймёт подтекст “суматохи” и “слома европейской системы координат”. Но отнюдь не всякий. Так почему же солидные авторы, говоря о циркуляре Горчакова, выглядят взрослыми людьми, которые стесняются объяснить дошкольникам, откуда берутся дети, затуманивая чёткую причинно-следственную связь между сокрушительным разгромом Франции во франко-прусской войне и восстановлением Россией права на Черноморский флот? Ведь пишут о Горчакове они отнюдь не для дошкольников!

Впрочем, несложно догадываться. Может, с учётом Великой Отечественной неудобно радоваться победам германского оружия. Но ведь речь идёт не о радости, а об использовании его побед. Может, неудобно признать, что Россия воспользовалась кровопролитием такого масштаба, хотя она эту войну не провоцировала. Но стыдливо отворачиваясь от решающей роли насилия, мы ведь всё равно насилия не ликвидируем.

И так ли безобидно это политкорректное недоговаривание? Ведь оно создаёт красивую, но фальшивую картину мироустройства, где дипломаты делают невозможное возможным благодаря единственно своему уму, а решающие факторы закрыты фиговым листком витиеватых фраз, лишённых тютчевской красоты. И эта фальшивая картина будет создавать ложные надежды, которые раз за разом не оправдаются.

А ведь в этом жестоком мире не радоваться, когда наши враги взаимно уничтожают друг друга — слишком большая роскошь.

Богдан Грымов