В этом году в школу пошли дети, вся сознательная жизнь которых – война

На вид это обычные дети, не отличающиеся от сверстников в любом другом мирном городе. Они так же, как все дети, носятся на детских площадках, клянчат мороженное, любят мультики и растят кота Тома в родительском планшете. Но наши все-таки отличаются.

Считается, что человек помнит себя с четырех лет. В экстренных ситуациях – раньше. Мой отец, 1940 года рождения помнит бомбежки. Знакомый летчик помнить себя с трех лет, когда впервые попал в кабину самолета. В этом году в школу пойдут дети, вся сознательная жизнь которых пришлась на войну. На начало войны. Когда зашкаливал страх и многое было впервые и вновь. Этим детям передалось все, что витало тогда в воздухе и излучали родители – тревога, неизвестность, страх, растерянность, злость и любовь. Это дети, которые на каком-то интуитивном уровне умеют группироваться в сложных ситуациях и максимально точно выполнять то, что им говорят взрослые. Они чувствуют что ли, что в этом месте по-другому не прожить. Я вам расскажу подробней о тех, кто вчера пошел в школу. На вид это обычные дети, не отличающиеся от сверстников в любом другом мирном городе. Они так же, как все дети, носятся на детских площадках, клянчат мороженное, любят мультики и растят кота Тома в родительском планшете. Но наши все-таки отличаются. Не смотря на то, что с начала войны все, как могли оберегали детей от «лишней» информации, они, оказывается, все понимали.

На момент начала войны моей младшей дочке было три года. Даже если бы я попыталась объяснить, что происходит, вряд ли она бы поняла. Да и зачем ей в три года-то? Оно и закончится-то скоро, и следа в детской памяти не оставит. Кто ж мог подумать, что настолько затянется? Хотя в детском саду осенью четырнадцатого нам дали памятку «Как уменьшить стресс ребенку» и там как раз рекомендовали не скрывать от детей происходящего, но новости при них лучше не смотреть. Не знаю. Я чувствовала, что надо скрывать. Верней, даже не скрывать, а просто максимально жить обычной жизнью, ничего не объясняя. Но дети оказались куда умней. Тогда, в четырнадцатом, все время слышались бахи, который все родители объясняли, как гром. Но дети быстро разделили громы на хороший и плохой.

Плохой – это когда ночью и мама сильно обнимает и боится. А хороший – это когда дождь.

Град – они столько раз слышали это слово, что оно утратило свои изначальный смысл. Для нынешних шестилеток «град» - это не явление природы. Это тот самый плохой гром. Сюда же – плохой салют. Это когда беспилотник сбивают. Их много сбивали в четырнадцатом. И это правда похоже на салют. Впрочем, хороший салют, который обычный – наши тоже не очень-то празднуют.

У них другое отношение к смерти. Не хочу говорить, что для них это норма, но что-то около того. Это часть жизни. Она-то (смерть) часть любой жизни, но не в три-четыре-пять лет. Наши знают, что иногда людей убивают. И говорят об этом совершенно спокойно:

«Мы жили раньше дома, а потом там убило тетю Машу. Мама испугалась и мы уехали. Мы теперь не дома живем. А тетя Маша навсегда умерла. Я не хочу, чтобы мама тоже»

«Я не боюсь умереть, я боюсь, что если я умру, некому будет покормить мою собаку»

«Желаю, чтобы тебя не убили. И твою маму и папу тоже» (пожелание на день рождения)

"Дорогой Дедушка Мороз! Моя мама очень хочет, чтобы папа вернулся к нам и больше так не делал. Мы очень соскучились. И пусть будет мир".

Это послание третьеклассницы Жени. Ее папа погиб. От ребенка не стали скрывать.

Те, кто вырос в опасных районах – разучились улыбаться.

А еще наши знают, как выглядят опасные предметы. В свои шесть моя дочь различает мины, снаряды, пули. Она так же знает, что ни при каких обстоятельствах нельзя заходить в посадки, потому что там могут быть растяжки. Растяжки, кстати, еще один термин с военным уклоном. Как «град». Для наших – это не рекламные растяжки, а те самые, которые «с минами и ниточками».

Да, далеко не все посадки опасны, но лучше уж перестраховаться. Пусть лучше не заходит во все неопасные, чем в одну опасную. А про то, что может случиться наших детей учит мультфильм. Предупредительные листовки с изображением мин и неразорвавшихся снарядов расклеены везде. Даже в раздевалке детского сада они есть. Так же наши дети не удивляются военной технике. Артиллерия, БТР, БМП, танки не вызывают удивления. Ну есть и есть. Проехал и проехал. В последнее время техники не видно, но даже на параде смотрят, как на что-то само собой разумеющееся. А вот чего наши совсем не видели, так это поездов. Как на чудо смотрят на дизель электропоезд, который курсирует между Донецком и Луганском.

- Мама! Смотри! Поезд! Настоящий! Смотри, мама!

Хотя это всего лишь четыре стареньких вагона. А уж какой восторг вызывает инверсионная полоска в небе, и не передать! У нас-то самолеты закончились в четырнадцатом. С тех пор ни одной белой полоски в небе и не было. Поэтому когда выезжаем в мирные территории – это всегда событие! Правда, приходится иногда пояснять окружающим, которые смотрят с недоумением – как так – ребенку на вид шесть-семь лет, а он самолета в небе не видел? Это ж где, простите, вы его держите? Это ж где надо жить, чтоб не видеть? И правда. Даже над самой глухой тайгой самолеты все-таки летают. А над ДНР – нет.

Еще одна черта, въевшееся в ДНК наших детей – комендантский час. Не то, чтобы он как-уж очень мешал. Детвора в этом возрасте ложится спать рано, и, в общем-то, комендантский час им не мешает. Но они четко знают, что вечером долго находиться на улице нельзя. Комендантский час. А поскольку транспорт у нас перестает ходить рано, то родители, если они вдали от дома, начинают нервничать где-то часов с девяти вечера. Волнение это передается детям. И на всех мирных территориях наши, как цыплята с наступлением темноты торопятся «на насест», домой. И очень недоумевают – как так? Почему здесь нет комендантского часа? Как его вообще может не быть? Почему у них нет нет? Потому что у них нет войны? Как нет войны? А почему у нас есть?

Тревожный чемоданчик. Да, многие его уже разобрали, но если сказать шестилеткам его собрать – они а) знают, что это такое, б) знают, что туда складывать. Мою дочь этому научили в детском садике в три с небольшим года и она помнит. Так же, как помнит, если взрослый сказал – Спускаемся в бомбоубежище, надо подойти, открыть шкафчик, взять собранный заранее пакет, и спуститься на первый этаж. Кстати, вопросом выживания стало научить ребенка читать и читать именно слово «Убежище». Многие шестилетки первым прочитали именно это слово.

Есть и более позитивные моменты. Так, наконец-то дети перестали рисовать домики с окнами, на которых кресты по диагонали. Заклеенные малярным скотчем окна крест-накрест практически исчезли. И теперь на детских рисунках окна обычные. Как у всех других детей.

А еще обратила внимание, что в городе как-то очень много беременных. Просто на каждом шагу. И мам с колясками. И малышей на детских площадках – как до войны. И в классах уже не по 10-12 детей, а 25-30. И это самый главный признак, что мир – не за горами. И даст бог эти-то и на поездах и самолетах попутешествуют прямо из Донецка."

Ольга Гордо