Владимир Ворожцов: «Разведение войск — не гарантия прекращения конфликта»

В российской научной среде доктор философских наук Владимир Ворожцов пользуется известностью как специалист в области гносеологии и когнитивной психологии. Значительно меньше известен генерал-майор Ворожцов как специалист, профессионально занимающийся урегулированием гражданского противостояния и предупреждением массовых беспорядков.

Владимир Петрович, занимавший посты помощника министра внутренних дел, помощника премьер-министра, принимал участие в разработке соглашений, которые позволили завершить многолетнюю гражданскую войну в Таджикистане, вел переговоры о прекращении огня и установлении перемирия во время вооруженных конфликтов в Чечне, помогал остановить межэтнические столкновения в Узбекистане и Киргизии. Сегодня Владимир Ворожцов оценивает, какие трудности могут возникнуть в процессе возвращения территории, занимаемой самопровозглашенными ЛНР и ДНР, в политическое и правовое пространство Украины и насколько реальной остается угроза возобновления вооруженного конфликта, несмотря на длительное перемирие.

— Владимир Петрович, предстоящая встреча в Париже внушает определенный оптимизм. Появилась надежда на то, что Украина согласится на политическое урегулирование в соответствии с «формулой Штайнмайера», которая в свою очередь может получить несколько иную интерпретацию, в большей степени учитывающую украинские интересы.

Однако не следует забывать, что как в Украине, так и в России есть силы, которые хотели бы сорвать процесс мирного урегулирования. На мой взгляд, это не столько украинские радикальные националисты или российские сторонники восстановления СССР, которые, скорее, являются инструментом в чужих руках, сколько экономические группировки, привыкшие обогащаться на войне.

При этом руководство Украины, как мы видим, фактически беззащитно перед политическим и информационным давлением.

Насколько сильным оно окажется? Сумеет ли Киев выполнить свои обязательства в рамках Минских соглашений? Что могут сделать радикальные националисты (точнее говоря — их политические инвесторы), чтобы не допустить этого?

— Мне хотелось бы сперва обратить ваше внимание на фундаментальную ошибку, совершаемую украинской политической элитой, которая сумела навязать свое видение происходящего в Донбассе общественному мнению.

События последних лет рассматриваются как нечто уникальное, а потому-де украинское руководство не может заранее предугадать ни последствия своих собственных решений, ни действия своих противников и конкурентов.

Между тем в последние годы в Украине не происходит ничего такого, чего бы не происходило ранее на пространстве бывшего СССР. Существует множество примеров, как действовали противоборствующие стороны в других вооруженных конфликтах на постсоветском пространстве, многие из них чрезвычайно напоминают донбасский.

Не следует полагать, что среди факторов, спровоцировавших вооруженный конфликт в Донбассе, главную роль играло геополитическое противостояние между Западом и Россией. Оно, разумеется, оказало негативное влияние на ход событий, но все же их развитие в значительно большей степени определяли экономические, социальные и культурные процессы, непосредственно связанные с развалом СССР. Точнее говоря, те процессы, которые вызвали этот развал.

Просто в ряде республик бывшего СССР они прошли раньше. Причем где-то — как в странах Балтии — относительно безболезненно. А где-то — как в Азербайджане, Молдове, Грузии, Таджикистане — они вызвали конфликты, вполне сравнимые по своей ожесточенности с донбасским.

— Но все же это происходило преимущественно еще в 1990-е.

— К сожалению, конфликты на постсоветском пространстве продолжаются. Например, в июне 2010 г. на юге Киргизии, в Оше, произошли межэтнические столкновения, в результате которых погибло по меньшей мере несколько сотен (а по сообщениям отдельных СМИ — до двух тысяч) человек.

С донбасскими событиями трагедию в Оше объединяет то, что произошла она вскоре после того, как бывший киргизский президент Курманбек Бакиев покинул свой пост и бежал из страны под давлением массовых протестных демонстраций.

В результате в стране образовался вакуум власти. Высокопоставленные сторонники свергнутого президента стали опасаться за свою судьбу, а приверженцы новой власти стремились как можно быстрее взять в свои руки руководство на местном уровне.

Просто процессы, аналогичные тем, которые привели к вооруженному конфликту на востоке Украины, в других постсоветских государствах шли быстрее, чем в Украине, что объясняется ее историческими, культурными, географическими особенностями. Поэтому страна и столкнулась вплотную с наиболее опасными последствиями этих процессов уже после того, как сложились относительно устойчивые институты новой, постсоветской государственности.

Это, с одной стороны, угрожало придать противостоянию, вызванному, как и в ряде других случаев, межрегиональными противоречиями и различиями в культурной идентичности, особенно ожесточенный и затяжной характер. С другой — давало шанс на то, что конфликта удастся избежать или хотя бы существенно снизить его интенсивность, если Украина сможет воспользоваться накопленным опытом, чтобы остановить эскалацию противостояния. К несчастью, этого не произошло.

— А что могла сделать новая власть, сформировавшаяся после бегства Януковича? Отказаться от декоммунизации, которая превратилась в важнейшее направление внутренней политики нового руководства?

— Нужно признать, что декоммунизация, при всем том раздражении, которое вызывают у меня отдельные аспекты и проявления этого процесса, является фактически неизбежной для любой власти, если она хочет продемонстрировать окончательный разрыв с советским прошлым и переход к государственному строительству на принципиально новых основаниях.

Процессы, напоминающие украинскую декоммунизацию, прошли во многих постсоветских государствах, причем в некоторых они приняли еще более жесткую, чем в Украине, форму. Это касается не только стран Балтии, но также, например, Казахстана и Узбекистана. Так что не в декоммунизации дело, хотя ее, конечно, лучше было бы проводить исключительно местными силами.

— Тогда в чем?

— Постмайданная власть должна была не запугивать политическую и экономическую элиту юго-востока, а попытаться договориться с ней, предложить ей компромиссное соглашение на приемлемых для нее условиях, привлечь ее к государственному управлению.

Во многих постсоветских государствах власть менялась под давлением уличных протестов или в результате государственного переворота. И в тех случаях, когда новому руководству удавалось договориться с элитой регионов, связанных с прежней властью, развитие социального кризиса и гражданского противостояния достаточно быстро прекращалось.

— Но есть какие-то особенности, коренным образом отличающие донбасский конфликт от вооруженных столкновений в других регионах бывшего СССР?

— Его международное значение. Проблема Украины в том, что в силу ее геополитического положения события ее внутриполитической жизни вызывают большой резонанс как в России, так и в государствах Евросоюза, а подчас — и в западном сообществе в целом. События в Армении или, скажем, в Таджикистане, разумеется, не привлекают подобного внимания внешних игроков, которые ввиду крайне важной геополитической роли Украины стремятся сохранить влияние на ее экономическую и политическую жизнь. С этой целью они зачастую сознательно усиливают межрегиональные противоречия и культурные различия, которые, как мы уже говорили, на данном этапе развития украинской государственности и без того обрели опасный характер.

— Получается, если внешние игроки сумеют договориться, можно будет быстро восстановить гражданский мир и вернуть Донбасс в политическое пространство Украины?

— Нет, поскольку главным препятствием для урегулирования донбасского конфликта являются не действия внешних игроков, а состояние украинского массового сознания, которое используется отдельными политическими группировками, стремящимися сохранить и расширить свое влияние.

Значительная часть украинского общества не готова к сколько-нибудь значительным уступкам ради возвращения Донбасса в политическое пространство Украины. Она вполне удовлетворена тем, что там прекратились масштабные боевые действия, и не видит необходимости в создании механизмов политического урегулирования. Т. о. эта часть общества (и опирающаяся на нее часть политикума) находится как бы вне переговорного процесса. Поэтому она готова объявить предательством любые достигнутые договоренности.

— И что это означает на практике?

— Это означает, что достижение каких-либо договоренностей, выходящих за пределы прекращения огня (в т. ч. и необходимых для длительного и устойчивого перемирия), становится принципиально невозможным.

Такая ситуация неоднократно складывалась при урегулировании конфликтов как на территории бывшего СССР, так и за его пределами. После долгих споров удается прийти к компромиссу, переговорщики, сумевшие достигнуть соглашения с представителями противника, выходят и объявляют о своем успехе. Но выясняется, что для значительной части общества это не успех, а предательство. Вслед за этим главная площадь столицы заполняется недовольными гражданами, которые требуют покарать «предателей» и отправить в отставку «изменников».

В результате власть отказывается от заключенных соглашений. Мы с этим сталкивались и в Закавказье, и в Средней Азии, и в Молдове. Подобным образом срывалось урегулирование конфликтов и в республиках бывшей Югославии, и в ряде африканских стран.

События в таких случаях развиваются по трем основным сценариям.

Первый и самый простой: власть останавливает процесс мирного урегулирования. Так было, например, в Армении, когда вроде бы удавалось достигнуть договоренностей, но руководство страны вскоре осознавало, что по внутриполитическим причинам не сможет их выполнить. Тогда оно тормозило переговорный процесс, а года через два предпринимало новую попытку.

Второй вариант: власть твердой рукой продавливает свое решение. Это произошло в Таджикистане, когда руководство страны поставило своих сторонников перед выбором: либо вы входите в коалиционное правительство, либо становитесь нашими противниками, поскольку тот, кто не стремится к политическому урегулированию, тот против нас.

Третий сценарий заключается в военной победе над одной из сторон. Победа не обязательно достигается исключительно силовыми средствами. Иногда удается купить часть военного руководства противоборствующей стороны. Иногда — переманить на свою сторону те этнические группы и регионы, на которые оно опирается. Последнее считается значительно более надежным способом, чем примитивное военное наступление, которое может создать повод для вмешательства внешних игроков и завершиться катастрофой. Это произошло с Саакашвили, который посредством мощного удара рассчитывал восстановить контроль над Южной Осетией. Причем с военно-технической точки зрения это было возможно. Но, если не получилось договориться со всеми внешними игроками, такие планы, как правило, не удается осуществить.

— Но разве само разведение войск не создает основу для политического урегулирования?

— Нет. На мой взгляд, простое разведение войск, которому не предшествовали политические договоренности, напротив, создает угрозу долговременного сохранения напряженности и даже возобновления вооруженного противостояния, пусть и в меньших масштабах.

Вообще я являюсь сторонником другой модели. Полагаю, проблема снятия напряженности в конфликте решается не благодаря механическому разведению противостоящих друг другу вооруженных формирований, а посредством создания совместных блокпостов и пропускных пунктов, организации совместного патрулирования. По большому счету, чтобы навсегда прекратить стрелять, нужно не разводить войска, а сводить войска в единое подразделение, что в свое время называлось «совместные силы», «объединенные силы», «силы совместного патрулирования». Понимаете, не будет ни одна из сторон стрелять по блокпостам, по позициям, на которых находятся их военнослужащие. А экстремистов, которые на это решатся, будут вместе уничтожать вчерашние противники.

Эта формула продемонстрировала свою эффективность еще во время югоосетинского конфликта 1991—1993 гг.

Тогда были созданы совместные силы, состоявшие из грузинского, осетинского и российского батальонов. И патрулирование, и работа всех блокпостов осуществлялись благодаря взаимодействию трех сторон.

Благодаря повседневному общению удалось разрушить у сторон конфликта образ ужасного и бесчеловечного врага, который неизбежно формируется в ходе боевых действий. Когда начинается общение, неизбежно возникают споры, но и встают вопросы, почему человек так думает, что его привело на эту сторону, появляются сомнения в том, что твоя сторона во всем и всегда права.

Постепенно появляется основа для мирного взаимодействия.

Противоречия сохраняются, но желание убивать друг друга исчезает.

Поэтому всегда более перспективно, чем развод войск, создание совместных сил, включая их общие знаки отличия, единую присягу. Это достаточно проработанная методика, и она демонстрировала наибольшую эффективность — как в условиях длительного замораживания конфликтов, так и в процессе их перевода в неактивную сферу для перехода к политическому урегулированию.

— Не следует забывать о том, что существуют силы, которые хотели бы сорвать мирное урегулирование. С ними что делать?

— Существуют не только организованные силы, но и случайные факторы. Их тоже нельзя исключать.

В условиях, когда в течение долгого времени сохраняется напряженность, любой, даже самый ничтожный повод, даже случайный выстрел может привести к обострению конфликта и переводу его в другую сферу.

Десятки раз я был свидетелем, когда события, совершенно не связанные с политическими и военными планами противоборствующих сторон, приводили к новым столкновениям. Например, один очень серьезный конфликт обострился после того, как двое детей вышли из села и подорвались на мине. Причем мина, судя по всему, была заложена ополченцами этого же села. Но это привело к очень серьезному обострению, и в течение нескольких месяцев пришлось прилагать значительные усилия, чтобы остановить спровоцированное этим происшествием вооруженное противостояние.

Поэтому нужно стремиться исключить влияние подобных факторов и предупредить действия тех, кто хотел бы спровоцировать возобновление конфликта.

Ну и главное — необходимо как можно быстрее переходить к политическому урегулированию, не обращая внимания на угрозы со стороны радикальных националистов и стараясь нейтрализовать их посредством других политических сил.

Нужно заметить, что сохранение напряженности в Донбассе не отвечает стратегическим интересам президента Зеленского.

Практически во всех ситуациях, с которыми я сталкивался, эскалация напряженности в зоне конфликта приводила к серьезным политическим изменениям на уровне государственного руководства. Например, власть в Азербайджане несколько раз менялась вследствие обострения противостояния. Глава Таджикистана, напротив, сохранил власть благодаря тому, что сумел договориться с вооруженной оппозицией и удержал ситуацию.

Кроме того, в ситуации вооруженного конфликта крайне опасно принимать решения, затрагивающие социальные и экономические интересы миллионов людей, что неизбежно в условиях реформирования экономики.

Поэтому украинская власть совершает ошибку, не отложив столь важные реформы, как создание свободного рынка земли, до окончания процесса мирного урегулирования. Силы, заинтересованные в продолжении конфликта, могут воспользоваться социальным недовольством, которое вызывают реформаторские усилия центральной власти.

Что же касается политического урегулирования, то оно необходимо, хотя в условиях длительного перемирия может показаться, что без него можно обойтись. Однако конфликт, который не удалось разрешить, как правило, возобновляется.

Пока донбасский конфликт по своему сценарию мало чем отличается от аналогичных конфликтов в бывших советских республиках. Однако благодаря его политическому урегулированию в соответствии с Минскими соглашениями Украина может стать уникальной на постсоветском пространстве страной. Единственной страной, где противоборствующие стороны не просто вернутся к мирной жизни, но сумеют создать единое правовое и политическое пространство, а также совместно сформировать на основе демократических процедур органы власти.

Дмитрий ГАЛКИН