Восхождение на Голгофу

Я пишу эти строки в своем доме, расположенном на улице Жиули Шартавы. Раньше она называлась Анагской. Помню, как в комиссии по увековечению памяти Жиули, в которую входил и автор этих строк, долго не могли придти к единому мнению по поводу местонахождения будущей улицы Шартавы в Тбилиси. Все предлагавшиеся и обсуждавшиеся варианты по разным причинам отклонялись: или улица была слишком невзрачная, или район неподходящий и т. д. И тогда я предложил назвать именем Жиули Шартавы улицу, на которой живу.

...Однажды, наблюдая за Жиули, уже не помню при каких обстоятельствах, я подумал, что именами таких энергичных, целеустремленных людей называют города, районы, улицы.

Разве мог я тогда представить, что это произойдет так скоро?!

Недавно, пересматривая свой архив, обнаружил красную «корочку»: из хорошо сбитого, красивого кожаного удостоверения личности за №183 явствовало, что податель сего является редактором газеты «Молодежь Грузии» — органа ЦК ЛКСМ республики.

Под строками, обозначавшими мою должность, стояла печать и значилась подпись первого секретаря ЦК Жиули Шартавы. Документ датирован 1980 г.

Музейный экспонат

В том году Жиули получил новое назначение — после шести лет работы в молодежной организации его переводили завотделом пропаганды в большое ЦК, и он отрабатывал в здании на улице Мачабели свой последний день. В его приемной не было обычного столпотворения, стояла непривычная тишина, и я вдруг вспомнил, что срок действия моего удостоверения давно истек.

Секретарь Жиули Леночка Гамцемлидзе быстро заполнила и вклеила мне в «корочку» свежий бланк, и я вошел в большой, светлый кабинет шефа.

— Срок моего удостоверения месяц назад истек, и меня теперь никуда не впускают, — пошутил я и положил ему на стол свою «корочку». — Вот здесь подписи не хватает...

Жиули засмеялся:

— Я думал, что все свои дела здесь уже закончил, а ты мне нашел еще одно. Что ж, будем считать, что это последний документ, который я подписываю в этом здании.

Срок действия удостоверения личности, подписанного Жиули Шартавой, истекал в 1981 г., но я его не менял в течение всех последующих пяти лет, которые проработал редактором республиканской молодежной газеты и состоял членом ЦК комсомола Грузии.

Последний комсомольский пленум Ж. Шартавы. Фотография на память. Слева направо: редактор грузинской молодежной газеты «Ахалгазрда комунисти» Джемал Нинуа, Жиули Шартава, Иосиф Орджоникидзе, избранный в тот день первым секретарем ЦК комсомола, редактор газеты «Молодежь Грузии» Вадим Анастасиади

История с потухшим лампионом

Когда я слышу разговоры о Жиули Шартаве или думаю о нем, то почти всякий раз вспоминаю историю, услышанную однажды из уст Мзии Чантурия, преданной сподвижницы Жиули и соратницы во многих его начинаниях. Мзия была первым и, по-моему, единственным мэром комсомольского городка Борис Дзнеладзе, являвшегося, без всякого преувеличения, любимым детищем Шартавы, тогдашнего первого секретаря ЦК комсомола Грузии.

А история была такая. Стоял вечер. Мзия уже закончила свои текущие дела, но из кабинета не уходила. Этим вечером из московской командировки возвращался Жиули и сразу же по приезде обещал позвонить. Был такой уговор. Не дождаться его было нельзя. Наконец звонок раздался. Шеф говорил из Тбилисского аэропорта. Но вопроса, с которого он начал разговор, она никак не ожидала.

— Мзия, на отрезке дороги между комсомольским городком и автострадой Тбилиси—Рустави один из электрических столбов стоит с потушенным лампионом, тебе это известно?

— Не может быть, Жиули Калистратович!

— Представь себе, может. Когда самолет заходил на посадку, я смотрел в иллюминатор и все прекрасно рассмотрел.

— Немедленно проверю и сообщу результат, — сказала Мзия, захлопнула за собой дверь и стала спускаться к уже поджидавшей ее машине. «Тревога наверняка ложная, но посмотреть надо, — подумала она. — Как можно рассмотреть из иллюминатора авиалайнера, идущего на посадку, перегоревший лампион?! Это все равно что найти иголку в стоге сена».

Минут через пять она была на месте и «иголку», то бишь потухший лампион на одном из электрических столбов, обнаружила еще издали.

Завершив свое повествование, Мзия умолкла и взглянула на меня. «Ну и что? — спросил я, сделав вид, будто ничуть не удивился ее рассказу. «Как это что? Человек из окна летящего, понимаешь, летящего самолета обнаруживает такую мелкую неполадку, представляешь?!»

Откровенно признаюсь: услышав от Мзии эту историю, вначале не поверил в ее достоверность и подумал: не анекдот ли?

Об историях, связанных с именем Жиули Шартавы, в ту пору в комсомольских кругах говорилось всякое. Я этому не удивлялся. Вокруг таких деятельных людей, как Жиули, всегда образуется пространство для мифотворчества. Впрочем, те истории, в которых главным действующим лицом выступал Шартава, как впоследствии выяснялось, всегда имели под собой реальную почву.

Хрусталь для шефа

— 7 марта был днем рождения Жиули, — вспоминает бывший руководитель цхалтубской районной комсомольской организации Мирза Коркашвили. — Примерно за месяц до этой даты мне позвонила Мзия Чантурия и попросила изготовить на нашем хрустальном заводе вазу. Эту вазу вместе с цветами сотрудники аппарата ЦК собирались вручить в день рождения своему шефу. Я просьбу выполнил. Цветам Жиули обрадовался, а по поводу вазы стал интересоваться, откуда она и на какие деньги куплена. Выяснив, что ваза изготовлена на нашем заводе, позвонил мне. Его интонации меня насторожили. Пришлось выкручиваться. Я сказал, что подарок — это инициатива наших комсомольцев, которые узнали о дне рождения и решили сделать ему сюрприз. Жиули засмеялся: «Молодец, находчиво отвечаешь. Ваза очень хорошая, спасибо. Только когда будешь в Тбилиси, забери ее, сделай соответствующую надпись — кто и где ее изготовил, и мы выставим эту вазу на всеобщее обозрение в нашем музее — она и вправду очень хороша». Мне ничего не оставалось, как последовать совету. Так наша ваза стала экспонатом выставочного зала в городке Борис Дзнеладзе.

Авантюрный чемпион

— В комсомольском городке шло строительство спортивного комплекса, — рассказал двукратный обладатель золотых олимпийских медалей, многократный чемпион мира по вольной борьбе Леван Тедиашвили, который в качестве заведующего отделом спорта ЦК комсомола Грузии в те годы эту работу курировал. — Неожиданно возникли перебои с поставками стройматериалов, в особенности песка, который завозился из Рустави. Меня это изрядно беспокоило. Жиули на каждом совещании заставлял меня отчитываться о ходе работ. А что я мог сделать? В том году впервые в Грузии проводился праздник города — Тбилисоба, в столице полным ходом шли реставрационные работы. Все стройматериалы направлялись туда. И вот меня осенило. Я переоделся в милицейскую форму и спустился на руставскую трассу. Как только на горизонте появилась машина с песком, я взмахнул рукой. Машина остановилась. Я проверил путевые документы, взглянул на накладную и, хотя все там и было в порядке, переадресовал груз в комсомольский городок. Сначала одну машину, потом вторую, третью...

Тем временем в Тбилиси поднялся переполох: куда девается песок? Из Рустави он вроде бы отправлялся, а в Тбилиси не поступал. Через несколько дней все выяснилось, и разразился скандал. Мой вопрос должно было обсудить бюро горкома партии. На заседание был приглашен и Жиули. Обсуждение проходило бурно. Раздавались голоса о том, что мы строим городок партизанскими методами. Мне грозил выговор с занесением в учетную карточку. Это тогда считалось серьезным взысканием. Между тем Жиули ни одного слова в мою защиту не произнес. Наконец я не выдержал: «Дайте же и мне высказаться, ведь даже приговоренным к смерти не отказывают в праве на последнее слово».

Когда все замолчали и обратили взоры ко мне, я сказал: «Вы спрашиваете, где песок? Поезжайте к моему дому и посмотрите. Если что-либо похожее на песок там обнаружите — сажайте меня в тюрьму. Но поедете туда напрасно. Всем прекрасно известно, где этот песок использовался. Я ради общего дела старался».

На мои слова члены бюро отреагировали кто улыбками, кто смехом, и на душе у меня полегчало. После заседания я подошел к Жиули и спросил, почему он не выступил в мою защиту. Жиули улыбнулся и сказал: «Разве такой великий спортсмен, как ты, нуждается в чьей-либо защите?!»

А сыновьям отказали

— Мы готовились к очередному республиканскому слету пионеров в Сухуми, — делится впечатлениями бывший секретарь ЦК комсомола Грузии Мери Циклаури. — Тогдашний руководитель абхазского комсомола Сергей Багапш очень старался, чтобы пребывание в Сухуми ребятам запомнилось надолго. Мы попросили комсомольские организации составить списки участников слета. Очень хотела, чтобы в этот список попали и сыновья Жиули Ираклий и Каха. По всем своим данным ребята этого заслуживали: и учились хорошо, и общественную активность проявляли, и по поведению никаких нареканий не имели. Но до этого ни в одном подобном мероприятии не участвовали. Причина понятная — должность Жиули.

Подумалось: разве мальчики виноваты в том, что отец у них — первый секретарь ЦК комсомола? Так брать в Сухуми ребят или не брать? Конечно, надо брать. Но что скажет Жиули? Решила с ним поговорить. Увы, Жиули мою идею не одобрил: «Нет, Мери, не надо этого делать. Не хочу, чтобы Каха и Ираклий ехали на слет вместо других ребят, которые, возможно, заслуживают участия в слете больше, чем они». Так закончилась эта история.

Судьбоносный апрель

Приближался к концу 1977 г. Работал я в то время ответственным секретарем в газете «Молодежь Грузии». Отар Лордкипанидзе, наш редактор и мой друг, в тот период тяжело болел, а его заместитель перешел на должность собкора по Грузии в одну из центральных газет. Потом случилось непоправимое. В начале января 1978 г. Отар, страдавший пороком сердца, скоропостижно скончался. Утрата была невосполнимая, я же остался в редакции «Молодежки» один в трех лицах, т. е. исполнял обязанности и редактора, и его заместителя, и ответственного секретаря. Вот так, словно с корабля на бал, я окунулся в атмосферу бурного обсуждения проекта новой Конституции Грузинской ССР, принятие которой планировалось 14 апреля на сессии Верховного Совета Грузии.

Что стало причиной бури? Об этом много написано, сказано и пересказано. Напомню лишь то, что причиной всеобщего возбуждения стало изъятие из проекта новой конституции упоминания о государственном статусе грузинского языка. Естественно, возникало недоумение: по какому праву и на каком основании изымался из конституции пункт о статусе языка, сохранявшийся в прежнем основном законе республики в течение сорока с лишним лет? Как ни комично это сегодня прозвучит, но в качестве «аргументов» приводились некоторые ленинские цитаты, из которых явствовало, что «великий вождь мирового пролетариата» никаких государственных языков не признавал, за что от него, кстати, очень сильно доставалось и ревнителям государственности русского языка.

Но грузинский народ думал иначе. В тот самый день, когда на сессии Верховного Совета Грузии должен был рассматриваться проект новой конституции, на улицы Тбилиси с требованием сохранения статуса родного языка вышли тысячи людей. И их голос был услышан. Выступавший с докладом на сессии руководитель республики Эдуард Шеварднадзе предложил сохранить в основном законе пункт о государственном языке. Многие депутаты, не ожидавшие столь благоприятного выхода из критической ситуации, не могли сдержать слез.

Тбилисскую пилюлю политбюро ЦК КПСС вроде бы проглотило, но оргвыводы сделало. Буквально через несколько дней оно отозвало свое же решение о переводе в Москву на пост секретаря ЦК ВЛКСМ тогдашнего первого секретаря ЦК комсомола Грузии Жиули Шартавы, хотя из-за этого пришлось отказаться от принципа ротации кадров, действовавшего в ЦК ВЛКСМ уже многие годы. Суть принципа состояла в том, что один из постов секретаря ЦК ВЛКСМ в Москве поочередно, с определенным интервалом, занимали представители трех закавказских республик— Азербайджана, Армении и Грузии. К моменту описываемых событий посты секретаря в Москве уже занимали азербайджанец Везиров и армянин Арутюнян. Теперь наступал черед Грузии. Вопрос по кандидатуре ни у кого сомнений не вызывал — секретарем должен был стать Шартава. Формальное решение по этому вопросу должен был принять XVIII съезд ВЛКСМ, открывавшийся 23 апреля.

События, происшедшие в Тбилиси за девять дней до съезда, все изменили. За «слабую воспитательную работу и попустительство националистически настроенным элементам в молодежной среде» (как квалифицировали в руководстве ЦК КПСС события 14 апреля), конечно же, в первую очередь пришлось расплачиваться тогдашнему первому секретарю ЦК комсомола. Правда, работы его не лишили, но перевод в Москву был снят с повестки дня.

Секретарем ЦК ВЛКСМ стал руководитель комсомола Азербайджана Вагиф Гусейнов. Лишь через четыре года получит Грузия право направить своего представителя на секретарскую должность в Москву, и этим представителем станет уже преемник Шартавы на посту первого секретаря Иосиф (Сосо) Орджоникидзе, проработавший в ЦК ВЛКСМ с 1983-го по 1990 г. Позднее Иосиф Николаевич перешел в правительство Москвы, занимал пост вице-мэра российской столицы, курировал важнейшие международные проекты. Судя по тому, что имя его то и дело фигурировало в списках самых состоятельных людей России, вроде бы не бедствовал.

Принято считать, что от судьбы не уйдешь. Так ли это? Я часто задумываюсь над вопросом: как сложилась бы жизнь Жиули Шартавы, если бы бурные события 14 апреля 1978 г. обошли его биографию стороной?

Абхазские выдвиженцы

Однажды на совещании в ЦК комсомола Жиули устроил разнос сотруднику отдела рабочей и сельской молодежи, который в то время возглавлял Сергей Багапш, перебравшийся на время из Сухуми в Тбилиси. Такое на совещаниях, проводимых Жиули, случалось не раз. Его требовательность была хорошо известна. Если ошибку он еще мог простить, то леность, неисполнительность — никогда. Его критика бывала беспощадной, подчас излишне резкой, но в целом — справедливой.

Лучшей тактикой в этой ситуации было отмолчаться. И отмалчивались. Я что-то не припомню случая, чтобы кто-нибудь из «жертв» этих разносов вставал и говорил что-либо в свое оправдание. Это сумел сделать Багапш. Когда Шартава начал резко отчитывать его инструктора за какую-то провинность, Сергей встал и сказал: «Я являюсь заведующим отделом, а потому именно я несу ответственность за промах своего сотрудника. И прошу вашу критику адресовать мне». От неожиданности Жиули на мгновение утратил дар речи, потом засмеялся... Все вздохнули с облегчением — инцидент был исчерпан.

Ныне, увы, покойного руководителя Абхазии Сергея Багапша, видимо, нет нужды представлять читателю, в отличие от тогдашнего Багапша, который был выдвиженцем руководителя комсомола Грузии Жиули Шартавы, — точно так же, как до него таким выдвиженцем был Пачик Барциц, а после него — Таркил, Ашуба, Шамба...

Пачик (Пач) Харитонович Барциц был приглашен в Тбилиси на должность второго секретаря ЦК комсомола Грузии — прежде абхаз такого поста в комсомольской организации республики никогда не занимал. Он курировал рабочую и сельскую молодежь, занимался экономическими вопросами. Ему же больше подошло бы работать с творческой интеллигенцией, вести диспуты с литераторами и деятелями искусства. Пачик был мягким, добрым человеком. Но дело в том, что он в свое время закончил сельхозинститут, и диплом агрария наложил отпечаток на всю его последующую служебную карьеру.

Впоследствии Жиули Шартава стал делать ставку на других: более зубастых и клыкастых, чем интеллигентный Пачик, более приспособленных к работе в новых, все более усложнявшихся условиях. Он всегда чем-то выделял, как-то по-особому относился к Сергею Багапшу, а потом к Саиду Таркилу, который появился в аппарате ЦК после возвращения Сергея на работу в Сухуми, к Нугзару Ашубе...

Когда Шартава возглавил орготдел в ЦК партии, Саид вскоре перебрался туда же — стал инспектором отдела, затем был избран председателем Гудаутского райисполкома. Разумеется, с перспективой на дальнейшее должностное повышение.

Помню, я как-то обратился к Саиду с просьбой. О чем просили в ту пору тбилисцы своих абхазских приятелей? Наверное, в первую очередь об организации летнего отдыха на море — в каком-нибудь санатории, доме отдыха или пансионате. Вот и я с моим другом и его семьей как-то воспользовались протекцией Саида.

Стояла прекрасная солнечная погода. После долгой и утомительной дороги автомашиной из Тбилиси мы сидели в прибрежном ресторане в Гудаута, о чем-то беседовали, провозглашали тосты, договаривались о будущих встречах...

И вот наступило лето 1993 г. Я встретил Саида в самый разгар абхазской войны. Это было в Сочи, в гостинице «Жемчужина», где он принимал участие в подписании грузино-абхазского мирного соглашения уже в ранге министра иностранных дел гудаутского правительства. Я же приехал туда в качестве журналиста.

На лице Саида, которое даже в юношеские годы было суровым и словно высеченным из камня, лежала печать какой-то ожесточенности. После некоторых колебаний я подошел к нему и спросил: «Не скажешь ли что-нибудь для нашей газеты?». Саид натянуто улыбнулся: «Не спрашивай меня, пожалуйста. Ко мне уже подходили журналисты, и я сказал, что говорить ни о чем не хочу». Он вновь как-то натянуто улыбнулся и замолчал. Почувствовав, что молчание затягивается, я отошел.

Что касается Нугзара Ашубы, многие годы проработавшего спикером местного законодательного органа, то, говорят, что этого своего выдвиженца Жиули не только опекал, но и в буквальном смысле спас чуть ли не от верной смерти. В Тбилиси Нугзар тяжело заболел, потребовалось срочное вмешательство. Жиули сделал все, чтобы предотвратить беду: привозил лучших врачей, обеспечивал больного лекарствами...

Праздник в Рухи и другие «формальности»

1979 г. В Абхазии накатывалась очередная волна выступлений с требованиями о выходе автономной республики из состава Грузии, достигавшая своего пика, по странному стечению обстоятельств, каждые 10 лет.

В то время я уже занимал пост редактора молодежной газеты. Помню, с каким волнением следили в Тбилиси за событиями в Сухуми, в селах Гудаутского района, на гагрском стадионе... Телевизор у меня в кабинете буквально раскалялся от выплескивавшихся из него эмоций и страстей. Но вот, к счастью, ситуация несколько разрядилась — увы, лишь на какое-то время, чтобы к концу 1980-х вновь взорваться неисчислимыми бедами.

Жиули Шартава возвратился в Тбилиси после тех абхазских событий со словами: «Надо что-то делать!»

Сейчас я не готов к ответу на вопрос: «А возможно ли было вообще что-либо сделать для предотвращения разразившегося 13 лет спустя кровавого конфликта?» Скажу лишь одно: попытки избежать рокового противостояния предпринимались. И Жиули Шартава, словно предвидя свой трагический конец, делал все, чтобы предотвратить надвигающуюся грозу.

С чего начать рассказ? Начну, пожалуй, с рождения праздника дружбы грузинской и абхазской молодежи в селе Рухи Зугдидского района. Именно здесь несколько столетий назад грузины и абхазы совместно пролитой кровью, как писали тогдашние газеты, скрепили свое боевое братство в сражении против турецких захватчиков.

И именно в этом месте, согласно замыслу Жиули Шартавы, было решено ежегодно проводить дружеские встречи грузинской и абхазской молодежи. Помню, как мы в редакции готовились к этому празднику: переводили на русский язык историческую повесть какого-то автора, воскрешавшую в памяти сражение близ Рухи, подбирали к ней иллюстрации... Чуть ли не ежедневно звонил Жиули, интересовался, как дела. Что-то подсказывал, советовал...

В 1986 г., в ходе начавшейся в республике после отъезда Эдуарда Шеварднадзе на работу в МИД СССР «борьбы с пережитками формализма», праздник в Рухи неожиданно отменили. По этой же причине были преданы забвению традиционные встречи грузинских и абхазских историков в Боржоми.

Что ж, это у нас обычная история — отрекаться от того, что имеешь, ничего не предлагая взамен. Ну кому, скажите, могли помешать ежегодные встречи молодежи или встречи историков? Ведь совершенно очевидно: когда люди общаются, когда они смотрят в глаза друг другу и когда у них есть возможность провозгласить за партнера здравицу с чашей вина в руках (если даже предположить, что они ничем другим на этих праздниках и встречах не занимаются), вряд ли у них в ближайшее время появится желание ввязываться друг с другом в ссору.

Новое назначение

Сейчас, когда я пытаюсь разобраться в мотивах, побудивших тогдашнего главу уже независимой Грузии Эдуарда Шеварднадзе направить в 1993 г. Жиули в качестве предсовмина Абхазии в самое пекло абхазской войны, то все как бы лежит на поверхности.

Проследить это логическое построение особой сложности не представляет: ряд влиятельных чинов в тогдашней Абхазии, определявших ее политику, выросли под крылом Шартавы, были выпестованы им и, надо полагать, считали себя обязанными ему своей карьерой. Следовательно, у Шартавы имелся шанс, используя личные связи, как-то повлиять на ситуацию в Абхазии, смягчить ее, ну и, если удастся, попытаться расхлебать кашу, столь неумело заваренную доморощенными политиками.

Думаю, все-таки, что эти надежды были построены на песке. Личные взаимоотношения, конечно же, имеют большое значение, но они перестают или почти перестают играть свою роль, если на чашу весов брошены ценности более значимые, нежели эти отношения. И мой упрек в адрес абхазских выдвиженцев Шартавы состоит вовсе не в том, что они ничего не предприняли со своей стороны для реализации шеварднадзевского замысла, а в том, что спокойно дали убить Жиули Шартаву...

Я знаю, что Жиули ехал в Абхазию с намерением содействовать миру.

Разумеется, в рамках переданных ему полномочий, которых, как выяснилось, оказалось недостаточно, чтобы распутать сложный абхазский узел. Как мне кажется, он делал все возможное, чтобы своими словами и поступками быть услышанным и понятым другой стороной. Даже в простом перечислении конфликтующих сторон в своих публичных выступлениях он старался соблюсти равенство. И если, скажем, в одном случае начинал какое-нибудь перечисление с Грузии, то сразу же повторял ту же фразу, поставив на первое место уже Абхазию. Иногда это выглядело просто наивно.

— Приезд Жиули Шартавы в осажденный Сухуми в качестве руководителя правительства автономной республики сразу же отразился на жизни города и горожан, — вспоминает коренной сухумец, бывший секретарь ЦК комсомола Грузии, а ныне атаман казачьих войск Василий Каденец. — Заработали некоторые крупные предприятия и учреждения, возобновилась подача воды, стал функционировать общественный транспорт, по графику стала подаваться электроэнергия, начал выдавать продукцию хлебозавод. Но поезд, видимо, уже ушел...

Сочинский договор

На подписание рокового для Грузии соглашения в Сочи, согласно которому Грузия обязывалась вывести из Абхазии всю боевую технику, Жиули ехать отказался, хотя самолет совершил посадку в Сухуми именно ради того, чтобы взять предсовмина Абхазии на борт.

Я видел, как его уговаривали отправиться в Сочи тогдашний вице-спикер парламента Вахтанг Гогуадзе, сотрудники МИДа Грузии. Но Жиули был непреклонен. Видимо, он догадывался или даже предвидел, к каким драматическим последствиям может привести это соглашение, и не хотел брать на себя ответственность за его подписание.

Так и вышло. Всего лишь месяц спустя, воспользовавшись тем, что вся боевая техника грузин была выведена из Абхазии, как это и было предписано соглашением, неприятель пошел в наступление.

Впрочем, не ехать в Сочи и не подписывать соглашение тоже было нельзя. На дворе стоял июль. Дул сухой жаркий ветер. Штаб Жиули располагался в аэропорту Копитнари. За тот час, что мы провели в Сухуми, мой приятель по Тбилисскому горкому партии Лондер Цаава, работавший заместителем у Жиули, рассказал, что этой ночью город чуть было не пал. Ополченцы из Тбилиси, защищавшие подступы к Сухуми, неожиданно бросили свой участок фронта и... отправились в аэропорт — лететь домой.

Подобные выходки, увы, не являлись редкостью. К счастью, неприятель всего этого не знал, иначе Сухуми мог быть сдан еще той ночью. Т. о. город сопротивлялся из последних сил, выбора у грузинской стороны не было, договор надо было подписывать.

В сочинском аэропорту грузинскую делегацию ознакомили с проектом соглашения. Все происходило в спешном порядке, без какой-либо конфиденциальности, в присутствии журналистов. Зачитывал текст представитель российского МИДа. У меня создалось впечатление, что члены грузинской делегации до той минуты в Сочи не слышали и не знали о содержании договора. Но ни одного возражения, ни одной поправки внесено в него не было.

Из аэропорта выехали в гостиницу «Жемчужина», где проходило подписание документа. «Тамадой» на этой церемонии был тогдашний шеф российского МИДа Андрей Козырев, который вместе с Вахтангом Гогуадзе и абхазским представителем Сократом Джинджолией поставили свои подписи под соглашением. Сделали они это тремя шариковыми ручками зеленого цвета, с логотипом отеля «Жемчужина». Одна из них до сих пор хранится в моем сейфе вместе с репортажем, который я опубликовал в «Вечернем Тбилиси» об этом событии. Тех подробностей, о которых я пишу сейчас, там, разумеется, не было.

Поздний звонок

Было, по-моему, 19-е или 20 сентября 1993 г. Разгар боевых действий в Абхазии. Около 11 часов вечера в моей квартире раздался телефонный звонок. На проводе была Циури Баджелидзе, тележурналист, работавшая в то время в пресс-центре Эдуарда Шеварднадзе.

— Завтра в Сухуми вылетает группа журналистов, — сообщила она. — Вас в группу включать?

— Когда вылетаем?

— Завтра в 6 часов утра надо быть в аэропорту.

— Конечно, буду.

Положив трубку, я задумался. Быть в 6 часов утра в аэропорту — это вам не на соседнюю улицу сходить. Напоминаю: шел 1993 г. Машин на улицах даже в дневное время были единицы. Как добираться до аэропорта? Я ругал себя за несообразительность. Ведь у других участников поездки, наверное, такие же проблемы. Следовательно, в пресс-центре не могли не позаботиться о транспорте. Наверняка все участники поездки где-то собираются и оттуда организованно едут в аэропорт. Почему об этом не спросил? Я решил прояснить обстановку и набрал номер телефона Баджелидзе. Ее на месте не оказалось. Трубку взял руководитель пресс-центра Рамин Челидзе. Он удивился моему звонку.

— Нет, никакая группа в Сухуми не летит. Туда направляется министр по делам примирения, который берет с собой лишь троих журналистов, — сообщил Рамин.

Слова руководителя пресс-центра меня возмутили.

— Как это так? Почему меня не берут? Я тоже собрался ехать, — запротестовал я. Но все было тщетно. Рамин был непреклонен и продолжал ссылаться на волю министра.

Я, конечно, затаил в душе обиду на Рамина, но очень скоро, вновь и вновь анализируя случившееся, пришел к выводу: если бы я тогда оказался в Сухуми, то там бы и остался. Наверняка я бы не бросил в столь сложный час Жиули Шартаву, не говоря уже о моем друге и однокурснике Юрии Гавве, который до последнего дня обороны Сухуми издавал газету «Демократическая Абхазия».

Драма у здания Совмина

Юрий Гавва утром 27 сентября 1993 г. шел к Дому правительства в Сухуми, уже понимая, что город обречен. Грузинское население покидало свои дома. Юра был человеком гражданским, и ему, наверное, надо было последовать примеру других сухумцев, но дело в том, что зять Гаввы Вахтанг Парцвания состоял в охране предсовмина Жиули Шартавы, и бросать родственника в столь критический момент Гавва не считал себя вправе. И он дошел до здания совмина.

Памятник Жиули Шартаве в Рустави

В Грузии, наверное, нет человека, который хотя бы однажды не посмотрел видеокадры, запечатлевшие последние мгновения жизни Жиули Шартавы и других защитников сухумского Дома правительства 27 сентября 1993 г. Вот он — пылающий в огне Сухуми. А вот — Жиули Шартава и другие пленники, взятые в кольцо победителями. Юра Гавва стоит в этой группе крайним. Как он вспомнит впоследствии, зять Вахтанг несколько раз махнул ему рукой: подходи, дескать, к нам поближе. Вахтанг стоял рядом с Жиули, и ему, видимо, казалось, что рядом с шефом надежнее и безопаснее. Какое заблуждение!

Пройдет всего несколько минут, и он в этом убедится лично, когда пронзенный длинной автоматной очередью будет падать на мостовую, провожая угасающим взглядом летящий с неба одинокий осенний лист.

Несколько месяцев спустя его жена Нана случайно обнаружит фотографию уже бездыханного тела Вахтанга на обложке какого-то зарубежного иллюстрированного журнала. Тогда и узнала она о гибели мужа.

Гибель командира

...Я вновь и вновь всматриваюсь в эти драматические кадры, и мне хочется вмешаться, остановить события, написать другой сюжет этой печальной повести.

Представьте себе: война или, иначе, междоусобный конфликт. Осажденный город, разрушенные дома, слезы, кровь... При этом среди тех, кто возглавляет противоборствующие стороны, — люди, близко знающие друг друга. Жизнь развела их по разные стороны баррикад, но возникшие еще в юности дружеские чувства живы.

Город вот-вот должен пасть. Оборонять его осталась горстка людей во главе с командиром. Когда стало ясно, что ни командир, ни его приближенные не сдадутся, у людей из противоположного лагеря возник дерзкий план: спасти обреченных. Изменой тут не пахло, все было просто и понятно: в ходе решающего штурма, когда кровь застит глаза и в сердцах нет места жалости и состраданию, избежать худшего...

Не буду излагать подробности. Скажу только, что перед самой атакой командир и его сподвижники были спасены. Красиво, не так ли?! Есть, значит, в нашей жизни вещи важнее, чем гордыня, вражда и ссора...

В этой истории, дорогие читатели, все правда, кроме одного: на помощь осажденным никто не пришел. И в реальности ликующие победители вели пленников через центр пылающего города подальше от людских глаз — на расправу. Ее подробности неизвестны: в Тбилиси из Сухуми доставили лишь изувеченное тело одного человека — командира, Жиули Шартавы. А где остальные? До сих пор тщетно пытается выяснить что-либо о судьбе мужа и отца семья Джумбера Беташвили. Известно лишь, что когда Джумбера — одного из защитников города — вели со связанными руками, какая-то женщина подбежала к нему и вложила в распухшие от побоев губы дольку мандарина. «Его не могли убить. Даже под бомбами он помогал всем без различия, вызволял стариков, женщин и детей, он жил надеждой на примирение и вселял ее в других», — не уставала повторять жена Джумбера Нелли.

— Да ни один сухумчанин не поднял бы руку на Джумбера! — вот ответ с другой стороны. Но что произошло? Тьма тьмущая...

На пути в Гудаута

Юрия Гавву везли из горящего Сухуми в Гудаута вначале на небольшом автобусе, потом, отделив от остальных пленников, пересадили в «Ниву». В машине, кроме водителя-абхаза, находились еще два боевика, тоже абхазы. Одному из них лет десять назад тогдашний завотделом административных органов обкома партии Юрий Владимирович Гавва помог устроиться на работу. Он изучающе смотрел на Гавву, несколько раз попытался всучить ему пистолет, сопровождая каждую свою попытку словами: «Юрий Владимирович, а я на вашем месте пустил бы себе пулю в лоб». Самое любопытное, что обращался он к Гавве на «вы» и по имени-отчеству. Другой боевик наконец не выдержал: «Да успокойся ты наконец, мы же его в Гудаута везем...»

Юрий Владимирович Гавва будет освобожден из гудаутской тюрьмы три месяца спустя.

«Прости, друг...»

Борт самолета «Як-40» в аэропорту Адлера. Сюда только что доставили из Абхазии изувеченное тело командира — Жиули Шартавы. Через несколько минут самолет возьмет курс на Тбилиси.

«Я был единственным из друзей Жиули, которому разрешили вылететь с группой наших представителей в Адлер за телом убитого предсовмина Абхазии, — рассказывал мне однокурсник Жиули Рамаз Абашидзе, недавно ушедший из жизни. — Тело Жиули покоилось на возвышении в центре самолета. В салоне, кроме меня, никого не было, да и я сам, не помню уже почему, находился за шторами, так что меня не было видно. Вдруг в самолет вошел Сергей Шойгу, возглавлявший в тот период российскую миротворческую миссию в зоне конфликта. Он подошел к телу Жиули, низко поклонился ему и сказал: «Прости, друг, что мы тебя не уберегли».

Уверен, что Шойгу даже не подозревал, что за ним кто-то наблюдает».

Вадим АНАСТАСИАДИ