Выборы в Пакистане. Фиксация социальных изменений, положения элит и потенциальные возможности

8 февраля в Пакистане состоялись внеочередные выборы в Национальное Собрание – нижнюю палату пакистанского парламента. В конечном счете, именно там большинство проголосует за кандидатуру нового «постоянного» премьер-министра и соответственно за основной состав кабинета министров. Сама процедура несколько сложнее, но результат формируется именно в Национальном Собрании. Также формировались и национальные ассамблеи основных штатов Пакистана, где существенную роль играют региональные политические партии.
 

Выборы проходили в очень сложных условиях

Во-первых, на ряде участков их пытались сорвать, и не обошлось без эксцессов, связанных с террористическими актами и человеческими жертвами. В итоге во время голосования в стране не работал Интернет, а где-то и вообще мобильная связь.

Во-вторых, лидер популярной в Пакистане партии «Движение за справедливость» (Pakistan Tehreek-e-Insaf (PTI) И. Хан накануне выборов получил вместе со своей женой один за другим несколько крупных сроков заключения (в общей сложности пока речь идет о 24 годах). К слову, в 2024 году бывшему премьер-министру Пакистана исполнится 72 года.

За месяц до выборов, понимая, что иного выхода не будет, И. Хан выставил на первое место своей партии партийного адвоката (и личного тоже) Г. Али Хана, который по совместительству является еще и сильным лоббистом И. Хана в Лондоне.

Явка оказалась несколько ниже ожидаемой – 51,2 млн (42 %), отчасти ее обосновывают мерами по отключению связи, но расклад по голосам оказался в целом предсказуемым – задвинуть PTI не получилось, и для формирования правительства потребуется очень тяжелый для всех сторон процесс согласований.

Но главное то, что политическая и военная элита Пакистана оказалась (и уже окончательно) в новой социальной реальности. Это придется признать, и к ней нужно будет приспосабливаться. Здесь мы наблюдаем уже третье по счету серьезное изменение социальной структуры Пакистана за 70 лет.

Важны ли выборы в Пакистане для российской политики?

Да, важны, и довольно странно, что о роли Пакистана и его особенностях у нас говорят очень мало. В частности, выстраивая модель работы с Ираном, невозможно не учитывать связи с Пакистаном (впрочем, как и с Ираком), не говоря уже про Афганистан.

Это крупный политический, военный и экономический узел. Несмотря на то, что в Пакистане есть сильное влияние китайской, британской и американской политики, особенности пакистанской политической системы могут открыть для России немало возможностей. Их рассмотрим во второй части материала, а пока обратимся к результатам и их оценкам.

Основная борьба обычно идет за 266 мест в Национальном Собрании из 366. Семьдесят мандатов отдается женщинам (60) и национальным меньшинствам (10). Это не означает, что 70 депутатов позже действуют по какой-то своей повестке, просто распределение из 266 мест показывает политический вектор – куда будет двигаться политика в последующие несколько лет.

Следует отметить, что, в отличие от политических систем на Западе, партийные программы в основном мало отличаются по экономическим тезисам.

Основные акценты здесь стороны выстраивают по оси: «исламский политический либерализм» – «исламский политический консерватизм». Также один из основных критериев – представительство «своих» региональных групп в политике, соответственно и в экономике. В Пакистане борьба региональных кланов и групп была в основном сосредоточена между двумя главными штатами Синд и Пенджаб.

Вообще, идеи вроде «исламского социализма» – это уже давно не про общественную собственность, хотя именно «классического» социалистического уклона еще продолжают придерживаться некоторые течения в политике на Ближнем Востоке, в том числе и в Пакистане.

Но исламский социализм нынешнего времени – это больше о справедливом конфессиональном, этническом и региональном представительстве. Эту особенность всегда следует учитывать при оценке ситуации.

Также мы не увидим в этих регионах ничего похожего на западный ценностный либерализм или уже ультралиберализм, вроде популярных условно «левацких» течений на Западе. Есть свои градации консервативной позиции, но не более того.

Из существующих 44 политических партий наибольшую представленность традиционно имеют четыре силы.
 

Четыре силы

Обозначенная в начале материала партия «Пакистанское движение за справедливость», Pakistan Tehreek-e-Insaf (PTI). Лидеры: бывший премьер-министр Пакистана И. Хан, заменивший его – адвокат Г. Али Хан, О. Аюб Хан.

Это движение в чем-то похоже на политическую силу Тайваня (Тайваньская народная партия), которая инкорпорирует в себя относительно молодого умеренно консервативного избирателя, причем инкорпорирует его не только из «своего» региона (у И. Хана долгое время не было такого региона, несмотря на этнические пуштунские корни), а сразу из всех.

PTI – это феномен, но феномен, предопределенный объективным общественным развитием. Это если не представительство пакистанского среднего класса в целом, то представительство тех, кто хочет себя связать с будущим средним классом, современным, но не потерявшим консервативные корни.

Этот объективный процесс трансформации отразили и прошедшие выборы – PTI получила первое место и 93 мандата, что в итоге означает представительство 33 %, после итогового распределения всех мандатов. Это дает возможности беспрепятственно провести свою кандидатуру, но также и возможность блокировать любую другую. Чтобы обойти PTI теперь двум другим партиям (Шарифов и Бхутто) придется действовать чуть не в тандеме.

Нынешние выборы показали то, что И. Хану удалось за срок своего премьерства подтянуть в пакистанскую политику и свой этнический регион – весьма беспокойный пуштунский штат Хайбер-Пахтунхва, где PTI получила вообще полное преимущество по результатам голосования. Таким образом, в плане раскладов в элитах «Синд – Пенджаб» теперь можно говорить о раскладе по линии «Синд – Пенджаб – Хайбер».

Начавшись в армейской среде, где пуштуны постепенно заняли 20 % состава, этот штат теперь полноценно войдет и во все политические структуры (армейские и гражданские). Это еще одно закрепившееся изменение, к которому придется приспосабливаться уже армейскому корпусу Пакистана. Пуштуны теперь тоже не прочь побыть в статусе «среднего класса».

Вторая и главная конкурирующая с PTI политическая сила – Партия «Пакистанская мусульманская лига (Наваз)», Pakistan Muslim League (Nawaz), PML-N. Лидеры: семья Шариф (Н. Шариф, Ш. Шариф, М. Шариф), а также Р. Зафар-уль-Хак и А. Икбал. Это родовая элита (см. предыдущий материал) и армейские и бизнес-группы Пенджаба. PML-N набрала 75 мест или итоговых 26 %. Шарифы – это по факту правящий блок, и под выборы в страну приехал с агитацией долгое время обитавший в Лондоне Н. Шариф – бывший премьер и непримиримый соперник И. Хана.

Сместить и посадить И. Хана у Шарифов получилось, а вот взять лидерство даже с учетом административного ресурса не получилось. И причина тут не в лидерах или политических технологиях – в изменениях в общественной структуре, которые носят глубинный характер.

Третья сила – «Пакистанская народная партия», Pakistan People's Party (PPP), возглавляемая сыном погибшей Б. Бхутто – Б. Бхутто. Это молодой политик, который представляет элитные группы Синда и Белуджистана. По идее, хотя бы по возрастному критерию Б. Бхутто было бы логично оседлать электорат И. Хана, но Б. Бхутто этим электоратом воспринимается как «классово чуждый элемент».

Выйди он на политическую арену лет на двадцать раньше, шансы забрать этот электорат у него бы имелись, но он в это время был еще подростком, на родину переехал из Великобритании только в 2007 году, и перспективным политиком «для всех» тогда выступал как раз И. Хан. Впрочем, как у наследника фамилии Бхутто-Зардари у него уже имеется серьезный политический и международный опыт. Он после смерти матери возглавил партию и позже занимал должность главы МИД Пакистана.

Хорошие результаты показала партия «Объединенное национальное движение» (MQM-P). Это как раз редкий пример партии с секулярной политической платформой, которая представляет социальную группу т. н. «мухаджиров» (переселенцев) с центром в округе Карачи (Синд). Социальная основа движения – мусульманские переселенцы из Индии и отчасти Бангладеш. Лидер – М. Синдики. Они получили существенные в нынешнем раскладе 17 мест, которые, несомненно, смогут неплохо использовать в политических торгах.

Крайние исламские консерваторы уже традиционно не заняли существенных позиций, например, «Исламский конгресс» (Jamiat Ulema-e-Islam-Pakistan, JUIP) взяла только четыре мандата. Впрочем, собственно JUIP – это как раз формально весьма умеренное крыло действительно «богословских консерваторов» из целой сети Jamiat Ulema-e-Islam (деобандисты, «исламское возрождение»). JUIP выделилась, отошла на умеренные позиции и в дальнейшем будет действовать уже совместно с PTI И. Хана, добавив свои 4 голоса к 93 PTI. И это тоже признак социальных изменений, о которых говорилось в начале материала.

Понятно, что планы Н. Шарифа либо вернуть себе место премьер-министра, либо сформировать правительство преимущественно под себя, реализованы, скорее всего, быть не могут. Правительству предстоит стать действительно представительным.

Переговоры с партией PPP Б. Бхутто, которые представители Шарифов начали, еще не дожидаясь завершения подсчета голосов, успеха не принесли. В РРР заявили, что для подобных обсуждений будет сформирован отдельный партийный комитет, который будет вести переговоры сразу со всеми политическими силами.

По всей видимости, то, что Шарифы рассматривали как временное и переходное правительство, сформированное за полгода до февральских выборов, продолжит существовать. Если не в конкретных персоналиях, то на основе принципов, на которых было создано.

Премьер-министр А. Какар – это компромиссная фигура. Хотя интересным выглядит и вариант Б. Бхутто, как воплощение для Шарифов идеи «ни свечку, ни кочергу». В таком случае простое большинство наберется, но и оно будет неустойчивым. И это тоже своего рода примета времени. Обязательно попробуют Шарифы договориться и с PTI в обмен на пересмотр сроков заключения И. Хана. Все эти варианты имеют свои вероятностные характеристики, но первый пока выглядит наиболее реалистичным.

Несложно заметить, что сегодня в Пакистане политику (в ее гражданской версии) формируют группы, ориентированные на Великобританию. И. Хан – Лондон (хотя у нас принято его называть «прокитайским политиком»), Шарифы – Лондон, Бхутто – Лондон.

Это сложившаяся практика, однако, в отличие от прошлых лет, сейчас США почти демонстративно отошли от существенного влияния на пакистанскую политику. Они держат руку на пульсе через Афганистан и формат переговоров в Дохе, но снизили интенсивность контактов.

За прошлые полгода пакистанский генералитет еле добился нескольких формальных встреч в Пентагоне. Падкие до разного рода «нарушений демократии» американские политики, фонды и СМИ практически молчат по поводу выборов в нынешнем феврале. А ведь где-где, а в Пакистане при желании можно развернуть критику относительно любой стороны на выборах. Дескать, и демократия в опасности, и связь отключают, и в политиков стреляют, и безопасность избирателя не блюдут.

США серьезно вмешались и подыграли противникам И. Хана, когда тот решил продолжить свою политику относительно Талибана (запрещено в РФ), довольно комплиментарную и призванную положить некий предел противостоянию с «Техрик-е-Талибан Пакистан» (ТТП), а также отладить отношения непосредственно с афганскими «основными» талибами.

Вот здесь Вашингтон выступил довольно активно. А дальше снова несколько отошел в сторону, не обращая внимания даже на то, что Шарифы не отреагировали на просьбы Киева о поставках вооружений. У Исламабада есть закупленная в прошлом украинская и советская техника.

Впрочем, индийские источники утверждают, что Пакистан отправляет вооружение через британцев в Румынию и затем на Украину, но это индийские источники. Пакистан категорически отвергал и отвергает даже саму возможность обсуждения таких поставок. Кому верить, пакистанцам или их извечным «партнерам», индусам – дело вкуса. Однако ни Вашингтон, ни даже Лондон на этих поставках за два года акцентов не делали, в отличие от других стран.

Т. е. мы видим, что пакистанское направление США делегировали британцам, сами больше занимаясь Ближним Востоком и Индией, но и Лондон здесь действует в рамках сугубо региональной политики, где центр интересов смещен к Афганистану.

В самую сложную ситуацию тут попадает пакистанский генералитет. Часто пишут, что в Пакистане всем рулят генералы. Это не совсем так. Нынешний генералитет сформировался по результатам социальных трансформаций второй половины ХХ века.

Это элита, которая вышла не из родовой аристократии, а из зажиточных аграрных и торговых конфедераций Пенджаба и Синда. В 2000-х годы они, в отличие от прошлого периода, предпочитают рулить из «второго ряда», сформировав своего рода касту-корпорацию, где далеко не все меряется «коррупцией», многое еще определяется и личными качествами, и безупречной службой в рамках своей военной корпорации. На данный момент генералитет и гражданские силы скорее действуют на основе баланса, пусть и динамического.

В отношениях с гражданскими элитами армейская элита традиционно (со времени З. Уль-Хака) тяготела к семье Шарифов и, наоборот, Шарифы тяготели к армейской верхушке.

Одним из центральных вопросов тут годами были отношения с Талибаном и теми движениями, которые в самом Пакистане так или иначе были связаны с его (Талибана) ветвями.

В пуштунском регионе Хайбер-Пахтунхва и на части Афганистана не без помощи США сложилась целая сеть радикальных группировок, которая идейно вышла именно из пакистанских медресе. Такой является и т. н. «сеть Хаккани» в Афганистане, и ТТП в Пакистане. Они не представляют собой «официальный Талибан» (хотя и у официалов корни тянутся туда же), но так или иначе, в отличие от официального Талибана, связаны с самыми разными ячейками той большой сети, которая обычно называется «Аль Каида» (запрещено в РФ). Вплоть до семейных связей. Степень радикализма везде разная, но это именно что своего рода сеть.

И Шарифы, и пакистанский генералитет эту сеть старались ослабить, а ТТП так и вовсе ликвидировать, взяв под контроль границу с Афганистаном. Методы предпочитались сугубо силовые, жесткие. Ответ был аналогичным. И. Хан, не имея поддержки в генералитете, опирался на довольно необычную связку с ISI, поскольку ему удалось на время разделить ISI и армейских. Соответственно, его задачей была инкорпорация пуштунского региона в пакистанскую политику, налаживание отношений со всеми ветками радикалов и официального Талибана.

Судя по всему, идея была явно за авторством бывшего главы ISI, а не самого И. Хана, но его политической партии удалось включить пуштунский регион в большую политику, что, собственно, и показали выборы. А вот во всем остальном этот курс вступил в жесткое противоречие с позициями и гражданских элит Пакистана, и генералитета, и США. И. Хана убрали, а вот позиции его партии в этом регионе окрепли.

Теперь придется новому правительству решать сложную задачу – поддерживать политический процесс и продолжать инкорпорацию региона в пакистанскую политику, что означает рост социальных расходов и одновременно пробовать продолжить жесткую линию на противодействие сети Хаккани и радикалам из ТТП. Задача весьма нетривиальная, учитывая, что сеть Хаккани за лояльность официальному Кабулу постепенно забирает под контроль как раз те провинции, которые тянутся от пуштунских регионов на север к Вахану и Бадахшану, а туда смотрит Китай.

Игнорировать социальные изменения, которые вывели на первые места PTI, ни армейская корпорация, ни традиционные элитные группы Пакистана также больше не смогут. Расходы по инкорпорации новых элит возрастут, ведь им тоже надо будет отдать часть «кормовой базы». Жесткими мерами обойтись как в старые добрые времена уже не получится.
 

Что остается?

Остается только выводить Пакистан из своего рода летаргического сна и начинать любыми способами привлекать инвестиции, формируя рабочие места и стимулируя рост числа предприятий. Одно время в Пакистане (кстати, как и у нас) пробовали делать ипотеку и жилищное строительство своего рода драйвером экономики, но этого оказалось совершенно недостаточно.

В этом плане очевидно, что Пакистан будет использовать момент, когда США отошли в сторону и отдали кураторство Лондону. У России с Великобританией свои проблемы и свои счеты, однако для региона Лондон как инвестиционно-финансовый центр гораздо предпочтительней, поскольку там инвестиции обычно не окрашивали в цвета «ценностей».

Когда надо, британские финансы работают зачастую просто в противоречии с интересами США. Например, через Великобританию санкции годами обходит Иран, когда это выгодно, у Лондона растут связи с Китаем, хотя на внешнем контуре там чуть ли не вводят санкции для китайских корпораций. Санкции вводят, вот только соблюдают их довольно специфически.

Экономической связке Ирана и Пакистана, которая постепенно перерастает в устойчивое взаимодействие и обрастает проектами, «финансисты на острове» мешать не будут, как и наращиванию китайской активности. Скорее содействовать. В региональной торговле на уровне торгового и финансового посредничества британцы и так сидят в Пакистане весьма плотно.

В этом плане, учитывая, что все основные элитные группы в Пакистане предпочитают дистанцироваться от вопросов, связанных с Украиной, а во главе угла стоит исключительно прагматизм, для России нужно решить, насколько мы готовы использовать данное положение.

Если Лондон – это некий принципиальный «враг навсегда», то это одно, если исходить из прагматики, то вполне можно задействовать связи с Ираном и подключиться к этой работе. В конце концов, коридор «Север – Юг», который у нас считается мегапроектом, проходит именно через Пакистан.

И простых ответов тут лучше избегать, поскольку новая социальная реальность неизбежно ведет Пакистан к новой структуре в элитах, а все вместе объективно предполагает, что Пакистан вполне может совершить в периоде 10–12 лет технологический рывок, сравнимый с рывком Ирана. И как бы ни оказалось в будущем, что, вложившись в Пакистан вместе с соседями, мы получим кратно больше, чем от работы с той же Индией.

Михаил Николаевский