Алексей Ивакин: Одесские рассказы 30

Закрылся барчик рядом с домом.

Серега и Дима — владельцы бара — грустно матерились, вешая замок на стеклянные двери. Серега и Дима — корейцы.

Я к ним ходил писать. Иногда они закрывались и играли в танчики. Играли взводом, вместе с ними играли жены. Четыре ноутбука меланхолично сообщают: - Пробитие!

Пятый, мой, ноут ничего не собщает. По его клавиатуре танцуют пальцы, пытаются выписывать что-то там о прошлой войне.

Я пишу о прошлой войне, братья-корейцы воюют в виртуальной. Они матерятся, когда опаздывают выстрелить, я матерюсь, когда не попадаю по клавишам.

• Леха, и шо там Россия? Мы уже готовы встречать! - кто-то из братьев-корейцев кричит мне в азарте боя. - Мы уже приготовили новую пиццу! А, черт! «Попал, ранен!».

• Я знаю?

 

Я не знаю. Мне в очередной раз сообщили с Большой Земли, что «послезавтра, держитесь».

Мы и держимся.

Я сижу и пишу. Серега и Дима вместе с женами в одном клане рубятся в танчики. Иногда заходят люди и берут пива. Тогда Серега или Дима наливают им пива и предлагают закуску. На закуску народ не щедр — все местные, закуски дома хватает. Сюда заходят только на секундочку — отдохнуть от жены.

До войны сюда толпами ходили русские и белорусы. Потому что море — вот, а солнце тут. Теперь в Одессе стали сжигать людей. Русские и белорусы перестали сюда ездить. А немцы с французами и до войны сюда не ездили.

Серега прорывается по флангу, пробивает «Тигра» в бок, сбивает ему гусеницу, выскакивает в тыл, еще удар...

• Есть!

 

Шлепок ладоней, девчонки радуются. Солнце жарит и кондиционер натужно охлаждает помещение. Грохочет трамвай. Кажется, что вот-вот и он заденет угол бара.

Очередной посетитель покидает наш бар, оставив на столе грязную тарелку.

«В БОЙ!» - кричат ноуты.

Я пишу, стараясь запомнить. Это солнце, жарящее через жалюзи. Этот трамвай, проезжающий в полуметре от меня. Золотое пиво, дрожащее от трамвая. Запах кухни. И шум моря.

И стоны забинтованных.

Раненые лежали дома у двух братьев. Братья жили в баре. А дома у них лежали раненые.

Дом пах...

Гноем. Мокротой. Сукровицей. Лекарствами какими-то. Карболкой: как писали очевидцы другой войны. Полыхал в глазах огонь Дома Профсоюзов. В углах дома ниточки бинтов плясали.

Кто-то выздоравливал и пешком хромал домой, на свой старх и риск.

Кто-то электричками — собаками! - пробирался куда-нибудь под Харьков, а оттуда уже пешком шли на Донбасс. И лопалась кожа под коленями.

Кто-то спасался в Москву, в Питер, в Брянск, в Вятку.

Это был июль четырнадцатого.

Они уезжали. Мы их ждали, оставаясь.

Потом дом опустел. Закрылся бар. Начали падать листья.

Наши захерачили артой по Лутугино.

Я выметал бинты и ампулы из дома.

Небо было такое синее...