«Все равно им конец»

Ждал ли кто-то сдачи украинских военных на «Азовстали»

Вооруженные силы России предложили в воскресенье, 17 апреля, обороняющимся на «Азовстали» в Мариуполе украинским военным сдаться. Киев запретил окруженным бойцам «Азова» и вэсэушникам вести переговоры о капитуляции, сообщили СМИ. Подошедшая к заводу российская морская пехота, подождав решения противника, продолжила свою работу

«Красные флаги? А, ну да, вывешивали, вон там, на левом флаге», — матрос в камуфляже (в морской пехоте матросы, а не солдаты, это все же флот, а не армия), идущий на передовую сменять товарищей, машет куда-то в сторону. Красными флагами российское командование обозначило коридоры для выхода тех, кто пожелал бы сдаться. Но «черные береты» к этой затее отнеслись равнодушно, по крайней мере, по их словам, никто ничего особенного не ждал — для них 17 апреля, пришедшееся на Вербное воскресенье, стало обычным рабочим днем. Работой называют бой.

В 6 утра, с часа, с которого действовал ультиматум о сдаче, у «Азовстали» наступила на какое-то время непривычная тишина, но днем она сменилась уже привычным грохотом. Экипажи бронетранспортеров — механик-водитель и наводчик — получали у командиров указания по целям с таким же невозмутимым видом, с каким работники каких-нибудь коммунальных служб: выслушивали приказ с непроницаемыми лицами, что-то уточняли, иногда коротко препирались, что-то доказывая, затем садились в «коробочку» и выкатывались на прямую наводку — грохот 30-миллиметровой пушки и летящие по дуге гильзы сменялись короткой паузой, когда движения ствола показывали, что наводчик выбирает новую цель. Затем пушка — с обгоревшей краской — снова грохотала. Саперы запускали «Тропу» — заряды, чтобы проделать проходы в минных полях, расчет тащил вперед автоматический станковый гранатомет. Кто-то методично стрелял из подствольного гранатомета, кто-то высматривал в небе дрон: «Чей? Кто запустил? Соседи, справа-слева?»

— Сдаются? Пусть сдаются. Или не сдаются. Все равно им конец, — отдыхающие от работы в подъезде дома морпехи демонстрировали полное отсутствие интереса к главной новости дня — ультиматуму для обороняющихся в «Азовстали».

— А какой конец им будет?

— Печальный, — одновременно отвечали несколько голосов со смехом.

«Черные береты» разговор о том, как и чем мотивированы оставшиеся «азовцы», поддерживали без особой охоты — какой смысл обсуждать особенности психологии противника: есть боевая задача, ее надо выполнять: «Мы — морская пехота, мы идем вперед, поднимут они там руки или нет. Если кого и берем в плен, то передаем в тыл, пусть там ими занимаются, там вникают, что они думают и чувствуют, а разговоры мы с ними не ведем».

«Там половина упоротых — буквально. Под какими-то препаратами», — только для бойца с позывным «Панда» все же вопрос о том, что ведет «азовцев», оказывается личным, он сначала служил в ополчении Донбасса, теперь воюет в морской пехоте России, гордо говорит, что снова сражается на своей земле. С вэсэушниками и бойцами так называемых нацбатов у него, как у многих донецких, особые счеты.

У «Панды» есть пример того, как украинских военных накачивали «высоким боевым духом». «В 2014-м в аэропорту стояли, обдолбанные были чем-то жестким. Что-то им давали, что жрать можно сколько угодно, пока не сдохнешь, с лета 2014-го по зиму 2015-го они там находились. Амфетамины, наверное, едят. Это билет в один конец, война кончится, а он торчком (наркоманом, зависимым человеком. — Ред.) так и останется. Хотя, скорее всего, не останется — убьют. Так что их кормят чем-то, потому что их не жалко, они пушечное мясо», — предполагает морпех и бывший ополченец.

Вообще, морпехи не всегда разговорчивы и самые критические ситуации описывают сухо и безэмоционально — например, бой в окружении, из которого их вызволили свои же. «Они (украинские военные. — Ред.) нам предложили сдаться, выслали переговорщика, очень удивились, когда мы отказались. По их мнению, у нас шансов не было. А комбат им так сказал: «Идите ***** (отказ общаться в нецензурной форме. — Ред.)», — лаконично описывали «черные береты» вехи своего боевого пути.

«И что, никто не догадался что-то для истории красивое им крикнуть?» — подначивал кто-то. Сослуживцы в ответ шутнику чуть растягивали уголки губ — дескать, оценили попытку сказать что-то остроумное.

«Только уничтожать, фашизм ничего хорошего не приносит, два раза эта х… появилась, два раза приносит разрушения, боль и смерть», — излагал свою философию еще один «черный берет».

Массовую сдачу в плен «коллег» (хотя коллегами черноморцы украинских «беретов» не считают: «они нам никто») — морских пехотинцев Вооруженных сил Украины «черная смерть» объясняли просто: для вэсэушников угроза немедленной смерти стала очень ощутимой, только это и мотивировало отказаться от сопротивления. «Украинские морпехи почему сдались? У них БК (боекомплект. — Ред.) закончился, еда закончилась, раненых на руках много, лечить нечем. Вот тогда они и решили, что пора поднимать руки. А у «Азова» еще есть чем стрелять и есть что есть, и они верят, что им придут на помощь. Пока их обстановка не заставит, они сдаваться не начнут», — флегматично поясняли бойцы.

Вышедший на крыльцо покурить морпех, пуская дым, вообще предположил, что без неудач военных успехов не видать: «Пока как следует не огребем, воевать не начнем. Так что, видимо, это у нас цикл такой — пока все не поймут, что все серьезно, не включается что-то».

В тылу — во дворах по бульвару Меотиды (древнегреческое название Азовского моря) и проспекту Победы люди на кострах готовили еду. В одном из домов Лидия Алексеевна, еще помнящая Сталинградскую битву — 12-летней девочкой она оказалась на самой передовой, у Метизного завода, а сейчас по злой иронии судьбы, вновь на линии огня у металлургического комбината в другом городе — с потрясающе четкой дикцией рассказывала, как спасалась от смерти в 1942-м, прячась в какой-то землянке: «Страшно было, но мы терпели». И вспоминала, что всегда отмечала 9 мая. Стоическая невозмутимость 92-летней Лидии Алексеевны оттенялась истерикой ее родственника — пожилого мужчины, плачущего и причитающего: «За что мне все это? В чем я виноват? » И женщины успокоительное предлагали не оказавшейся на двух войнах пенсионерке, а ее рыдающему от безнадежности близкому.

А рядом на поверхности кто-то грел чайник, чтобы плеснуть в одну кружку кипятка и потом пить ее по кругу. А кто-то приготовил плов и читал стихи — так жильцы дома номер 44 по улице Победы радовались Вербному воскресенью и считали, что их адрес символичен: «За победу! За мир! Черный дым рассеется, и небо снова станет голубым».

Филипп Прокудин